— Теперь в Петербург! — решил Кокорев, едва услышав наш рассказ. — Немедля! С этим документом нас примет сам великий князь Константин Николаевич. Он хоть и либерал, но воровства и обмана на государственный счет не терпит!
Мы выехали с Николаевского вокзала первым же утренним поездом. Чтобы еще раз не поймать хвост, я переночевал прямо в конторе Кокорева, на двух приставленных друг к другу креслах. Я смотрел, как за окном проносятся подмосковные деревни, а Кокорев, откинувшись на мягкую спинку дивана в купе первого класса, рассуждал вслух скорее для себя, чем для меня.
— Все у нас в России не по-людски, Владислав Антонович, все через одно место, — ворчал он, поглаживая свою окладистую бороду. — Взять хоть эту дорогу. Строим, пыжимся, гордимся… А чем гордиться-то? Ты посмотри вокруг.
Он постучал костяшкой пальца по полированной деревянной панели купе.
— Вагон, в котором мы едем, английской работы, фирмы «Глостер». Удобный, спору нет, но за чистое золото куплен. Паровоз, что нас тащит, бельгийский, «Коккериль». Рельсы, по которым катимся, аглицкие. Стрелки, семафоры, даже винты, которыми все это скреплено, — все оттуда, из-за границы. Мы строим дорогу из чужого железа, на чужих машинах, по чужим чертежам, и принадлежит она в итоге иностранцам. А свое что? Только земля, по которой она идет, да мужики, что ее своими горбами ровняют.
Он тяжело вздохнул.
— А ведь как надо было? С умом! Сначала построить здесь, в России, свой рельсопрокатный завод. Один, но большой, по последнему слову техники, как у Круппа. Потом — паровозостроительный, вагонный. Чтобы все свое было! Да, это дольше на пару лет. Да, поначалу дороже. Но потом-то, потом! Потом не мы бы от них зависели, а они от нас, может, еще и покупать бы стали! А сейчас что? Мы им — хлеб, лес, золото. Они нам — железяки. Невыгодный обмен, ой, невыгодный…
— Ничего, Василий Александрович, — как мог утешал его я. — Даст бог, все изменится.
В Петербурге мы остановились в лучшей гостинице на Невском — «Гранд Отель Европа». Кокорев тут же задействовал все свои связи, чтобы добиться аудиенции у великого князя, а я, ожидая новостей, сидел в своем просторном номере, готовясь к предстоящему разговору. Все мои многоходовые комбинации, интриги, риски — все сходилось в одной точке. Я был в двух шагах от триумфа.
И в этот момент в дверь моего номера громко и требовательно постучали. Нет, это был не робкий стук гостиничного слуги, а три коротких, властных удара костяшкой пальца.
Но, может быть, это посыльный от Кокорева с новостями?
Однако это был не он. Открыв тяжелую дубовую дверь, я замер.
На пороге стояли трое. Двое нижних чинов в серых жандармских шинелях с галунами и саблями наголо, застывшие по обе стороны от главного — офицера. Именно он приковал к себе все мое внимание. Высокий, худощавый, с талией, до хруста затянутой в голубой мундир, он казался вырезанным из льда. Серебряное шитье на воротнике и обшлагах, сверкающие эполеты, белоснежные перчатки, в которых он держал фуражку. Бледное, с тонкими, аристократическими чертами лицо его было абсолютно неподвижно, как маска. Холодные, бесцветные глаза смотрели не на меня, а сквозь, словно я был не человеком, а предметом, который нужно переместить из точки А в точку Б.
— Господин Владислав Антонович Тарановский? — Его голос был под стать взгляду — ровный, безэмоциональный, без малейшего намека на интонацию.
— Да, это я. Чем могу служить, господа? — ответил я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно, хотя внутри все сжалось в ледяной комок.
— Именем его императорского величества вы арестованы, — произнес он все тем же бесцветным тоном.
Глава 4
Двое нижних чинов как по команде шагнули вперед и встали рядом, отрезая мне путь к отступлению. Их лица были тупы и непроницаемы.
Мир, который я так тщательно выстраивал, рухнул в один миг. Все мои планы: Кокорев, сенатский отчет, золото Бодайбо — все это превратилось в пыль, в бессмысленный набор слов. Вся моя хитрость, подготовка из будущего оказались бессильны перед этой простой, тупой силой, воплощенной в трех фигурах в голубых мундирах.
— По какому обвинению? — спросил я и сам удивился, насколько глупо прозвучал мой вопрос.
Офицер чуть заметно изогнул тонкую бровь.
— Вам все объяснят. В Третьем отделении. Прошу следовать за нами.
Тюрьма. Снова тюрьма. Похоже, это у меня становится скверной привычкой: бац — и ни за что ни про что я внезапно оказываюсь на киче. Интересно, можно разменять ее у судьбы на какую-нибудь другую? Например, на курение… Оно, конечно, понятно, что капля никотина убивает лошадь и все такое, но казематы Петропавловки способны угробить гораздо надежнее какого-то там никотина! Да и к тому же я не лошадь.