Липранди долго смотрел на меня и вдруг… усмехнулся. Настоящая, человеческая, почти дружеская улыбка проскользнула по его губам, и я понял, что вел себя совершенно правильно.
— А вы крепкий орешек, герр Тарановский! Много крепче, чем я думал. Ладно, признаю. Никакой матушки нет — это была проверка, и вы ее с честью прошли!
Он как будто даже расслабился, достал портсигар и закурил прямо в камере.
— Послушайте, я скажу вам то, чего говорить не должен. Просто потому, что мне надоело это дело. Оно пахнет интригой и большой политикой, а я люблю простые, ясные дела: украл, убил — в Сибирь. А у вас тут…
Он остановился и посмотрел на меня.
— Все дело не в ваших капиталах и не в вашем прошлом. Все дело в его императорском высочестве, великом князе Константине Николаевиче.
— В великом князе? — Я искренне удивился.
— Именно. Вы носите польскую фамилию. Вы активно интересуетесь, как попасть на аудиенцию к великому князю, который до недавнего времени был наместником в Царстве Польском. И, как вишенка на торте, вступаете в контакт с известным польским сепаратистом, паном Брониславом Сакульским.
— Я не стал разговаривать с этим господином, — напомнил я.
— Публично — да, — согласился Липранди. — Но контакт был. А теперь сложите все это вместе. И добавьте главный ингредиент: несколько дней назад в Варшаве, в Летнем театре, в великого князя стрелял некий Людвик Ярошинский. Это было покушение на великого князя, наместника Царства Польского. Его высочество, слава богу, не пострадал. Но вы, полагаю, хорошо представляете, какой сейчас переполох. Любой человек с польской фамилией, пытающийся приблизиться к членам императорской семьи, автоматически попадает под подозрение!
Так вот оно что! Ну что ж, по крайней мере, картинка начала складываться. Одно непонятно — мне просто не повезло оказаться не в то время не в том месте или это французы подбросили Третьему отделению готовую правдоподобную версию: вот подозрительный поляк, крутится возле великого князя сразу после покушения на него. Конечно, этого было бы достаточно для немедленного ареста и изоляции.
— Вот и все, Тарановский, — закончил Липранди. — Кто-то очень умело связал ваше имя с этим покушением. Доказательств у нас на вас нет. Но и отпустить вас, пока идет следствие по делу о покушении в Варшаве, мы не можем. Это было бы политической ошибкой. Так что сидеть вам здесь, пока все не утрясется. А утрясаться это может очень долго.
Липранди уже направлялся к двери, когда я остановил его.
— Постойте, господин подполковник!
Он обернулся, вопросительно изогнув бровь.
— Вы сказали, я искал встречи с великим князем. Это правда. Но вы знаете зачем?
— Полагаю, не для того чтобы обсуждать погоду, — иронично заметил он.
— Совершенно верно. Я приехал в Петербург вместе с купцом первой гильдии, Василием Александровичем Кокоревым. Мы собирались представить его высочеству коммерческий проект национального масштаба, никак не относящийся к Польше, а касающийся развития промышленности в Сибири. Я даже не знал, что великий князь был в Варшаве и что на него было покушение, и услышал об этом только сейчас от вас, подполковник!
При упоминании фамилии Кокорева лицо следователя впервые утратило свою скучающую невозмутимость. Похоже, имя Кокорева имело вес! Одно дело — арестовать безвестного австрийского авантюриста. И совсем другое — держать в одиночке партнера самого Кокорева.
— Василий Александрович? — переспросил он, и в его голосе прозвучали новые нотки. — Вы прибыли с ним?
— Мы остановились в одном отеле. Он сейчас, вероятно, носится по городу, пытаясь меня найти. Можете проверить — несомненно, он подтвердит мои слова. Мы готовили доклад для его высочества по вопросам, крайне далеким от имперской политики. А вся эта история — нелепая случайность!
Липранди несколько секунд молчал, сложив руки на груди и задумчиво барабаня пальцами по рукаву своего мундира.
— Хорошо, пан Тарановский, — сказал он наконец. — Я проверю. И поговорю с господином Кокоревым. Это меняет дело.
Он ушел, оставив меня в состоянии нервного, напряженного ожидания. Я бросил им спасательный круг. Теперь вопрос был в том, ухватятся они за него или предпочтут дать мне утонуть.
Прошел еще один день. Тишина в камере давила, как толща воды. Вновь и вновь я перебирал в уме все возможные варианты. Если Кокорев испугается и откажется от меня — я пропал. Если французы и их покровители окажутся сильнее — я труп. Вся моя судьба теперь зависела от хладнокровия и влияния одного-единственного малознакомого мне московского купца.