Переведя дух и прикинув хрен к носу, я понял, что он совершенно прав, и тут же изменил план:
— Тогда идемте к графу! Пусть он подтвердит, что мы только что вышли от него и не имели никакого намерения в кого-то палить!
И мы так же торопливо побежали обратно. На набережной продолжался бедлам: барышню смогли привести в чувство, и она, бледная как смерть, сидела теперь, прислонившись к гранитному парапету и привлекая всеобщее внимание. Вокруг нее хлопотала небольшая толпа зевак, так что мы смогли проскочить незаметно. Проходя по мостовой, я успел заметить на ней бордовые капли крови. Точно, я его ранил!
Оттолкнув перепуганного швейцара, мы ворвались внутрь.
— Зови графа! — рявкнул Кокорев подбежавшему лакею. — Супостаты! Антихристово племя!!! Палят средь бела дня по честным людям!!! — бушевал купец. Испуг на его лице сменился гневом, отчего он стал похож на не вовремя поднятого из берлоги медведя. — Черти что происходит!
Лакей шустро взбежал наверх по мраморной лестнице. Я же, подойдя к окну, отодвинул край бархатной портьеры и, будто режиссер мрачного спектакля, стал наблюдать за разворачивающейся ниже сценой. Барышню наконец откачали, она встала и, опираясь на руку полной дамы, что-то торопливо втолковывала подоспевшим уже представителям власти. Невысокий, усатый городовой с медной бляхой на груди, сиявшей что твой самовар, выслушав ее, проложив себе путь сквозь толпу зевак, подошел к выщерблине в граните, недоверчиво потрогал ее пальцем, озадаченно почесал в затылке. Его взгляд заметался на улице, и я вовремя отступил в спасительную тень портьеры.
На лестнице раздались торопливые шаги: это спускался граф. Кокорев, излив негодование, рухнул в глубокое вольтеровское кресло и залпом осушил стакан с водой, расторопно поднесенный подбежавшим лакеем. Мощные руки купца, привыкшие ворочать миллионы, мелко дрожали, так что зубы буквально стучали по краю стакана, а несколько капель воды пролилось на грудь.
Граф Неклюдов, в отличие от нас, сохранял ледяное, почти неестественное спокойствие, и лишь тонкая голубая жилка, отчетливо пульсировавшая на высоком аристократическом виске, выдавала его напряжение.
— Так, господа. Я все видел, без паники. — Голос графа был тверд и четок, как щелчок хлыста. — Вы поступили единственно верным образом, вернувшись сюда. Теперь вы под моей защитой. Кто стрелял?
Я коротко пересказал графу суть происшествия: медленно ползущая пролетка, темная фигура в ней, блеск металла. Кокорев, сидя в кресле, не преминул украсить мой рассказ несколькими крепкими, но, надо признать, вполне подходящими ситуации выражениями.
— Скверная история, господа! Но ничего. Мы будем действовать на опережение!
Он подошел к письменному столу, взял золотое, на коралловом черенке перо и, обмакнув его в чернильницу, быстро набросал несколько строк на плотном листе с гербовым тиснением.
— Я сейчас же отправлю это не в полицейскую часть, а прямиком к князю Долгорукову, в Третье отделение. Это дело должно быть немедленно изъято из ведения полиции и принято к производству жандармским корпусом. Тут пахнет не уличным разбоем, а большой политикой!
Он дернул витой шнурок звонка и протянул записку бесшумно вошедшему лакею.
— К его сиятельству князю Долгорукову на Фонтанку. Срочно! Передать лично в руки дежурному адъютанту. Лети стрелой!
Пока лакей мчался выполнять поручение, благо бежать ему было недалеко, граф открыл резной шкафчик и, достав пузатую бутылку французского коньяка и три тонкостенных бокала, водрузил их перед носом купца.
— Это вам не повредит, господа. Выпейте для успокоения нервов, а затем рассказывайте. Все с самого начала!
— Они не ожидали отпора, — заметил граф, задумчиво вертя в руках бокал и глядя на игру света в янтарной жидкости. — Они рассчитывали на легкую добычу, а вместо этого убийца получил пулю. Ведь вы ранили его, господин Тарановский?
— Не могу сказать с уверенностью, ваше сиятельство, — честно ответил я. — На мостовой видна кровь, очевидно, я попал, но насколько тяжело он ранен — понять невозможно. Все произошло в одно мгновение!
— Жаль, — протянул Неклюдов. — Раненый душегуб — лучшая улика. Но и так неплохо: теперь они знают, что вы не овца, идущая на заклание.
На улице раздались звонкое цоканье копыт и грохот подъезжающего экипажа. Из окна я увидел, как к месту событий подкатила еще одна пролетка, но уже полицейская, запряженная парой казенных лошадей. Из нее вышли двое: один в форме пристава, высокий, с рыжеватыми бакенбардами, второй — в штатском, так что ошибиться было невозможно — это сыщик. Они начали методично опрашивать свидетелей. Швейцар, завидев начальство, вытянулся за струнку и пристроил руку на окне графского особняка.