— Будет сделано! — с азартом потер руки Кокорев. — Ох, чую, заварим мы кашу, Тарановский! Такую кашу, что всему Петербургу икнется!
Карета остановилась у нашей гостиницы. Мы вышли, и ночной холодный воздух ударил в лицо. Но мы его не чувствовали. Уныние и неопределенность исчезли. Теперь у нас был не один, а целых два пути к нашей цели. И оба они обещали жаркую битву.
Кокорев уехал рано утром, сразу после чая, по своим купеческим делам на Ильинку. Я остался в номере один, обдумывая предстоящие шаги. Вчерашний день, полный интриг, встреч и внезапной вспышки насилия, оставил после себя странное послевкусие — смесь азарта и холодной, звенящей пустоты.
Я как раз заканчивал одеваться, когда в дверь моего номера требовательно и коротко постучали. Это был не Изя — тот стучал бы нетерпеливо и дробно. Я накинул сюртук, под которым уже удобно устроился револьвер в новой кобуре, и открыл.
На пороге стоял Степан Рекунов. Его обычно непроницаемое лицо было искажено с трудом сдерживаемым гневом, а глаза метали молнии. Он вошел в комнату, не дожидаясь приглашения, и плотно прикрыл за собой дверь.
— Господин Тарановский, — начал он без предисловий, и его голос был сух и тверд, как замерзшая земля. — Я требую объяснений.
— Объяснений? — Я с деланым удивлением поднял бровь. — Касательно чего, позвольте узнать?
— Касательно покушения! — Он почти сорвался на крик, но вовремя взял себя в руки. — На вас вчера совершили нападение. Стреляли! Я узнаю об этом последним, от гостиничной прислуги! Почему вы немедленно не доложили мне⁈
Он смотрел на меня в упор, ожидая отчета, как от провинившегося солдата. И в этот момент меня накрыла волна холодного раздражения.
— Доложить вам? — переспросил я, медленно прохаживаясь по комнате. — Сергей Митрофанович, вы, кажется, забываетесь.
— Я отвечаю за вашу жизнь головой перед Аглаей Степановной! — отчеканил он. — Мой долг — знать о любой угрозе! А ваш долг — немедленно сообщать мне о подобных инцидентах!
— Мой долг, уважаемый Степан, — это вести дела так, чтобы они завершились успехом. А ваш долг, — я остановился и посмотрел ему прямо в глаза, — это находиться рядом и предотвращать подобные инциденты, а не выслушивать о них.
Рекунов побагровел. Ему нечего было ответить.
— Так что давайте проясним раз и навсегда, — продолжил я уже ледяным тоном. — Я дворянин, господин Рекунов, и не привык отчитываться. Я ценю вашу преданность хозяйке, но не потерплю, чтобы вы пытались указывать мне, что делать. Ваша задача — быть моей тенью, смотреть в оба и быть готовым действовать. И если вы с этой задачей не справляетесь, то грош цена такой охране.
Я видел, как у него заходили желваки на скулах. Он был оскорблен до глубины души.
— Отныне, — заключил я, — о своей безопасности я буду заботиться сам. Как я это сделал вчера. А вы… вы просто старайтесь не мешать. И передайте Аглае Степановне, что ее поверенный в делах жив, здоров и вполне способен за себя постоять. Надеюсь, мы поняли друг друга. Ваша охрана понадобится, когда мы поедем обратно, здесь же, как показывают события, вы ничего не сможете сделать.
Он молча смотрел на меня несколько секунд, и в его взгляде боролись ярость, обида и, кажется, толика невольного уважения. Наконец, он выпрямился, коротко, по-военному, кивнул и, не говоря больше ни слова, вышел из номера, плотно притворив за собой дверь.
Ближе к обеду я, надев свой новый сюртук, поймал пролетку и направился в кондитерскую.
Кондитерская «Вольфа и Беранже» на Невском проспекте гудела, как элегантный, напудренный улей.
Я же, стараясь выглядеть непринужденно, прошел в глубь зала. Анну я заметил сразу. Она сидела у окна, и полуденный свет, пробиваясь сквозь стекло, создавал вокруг ее фигуры легкий, почти нереальный ореол. Она была элегантна и спокойна. Но была не одна.
Рядом с ней сидел молодой человек, и мое сердце пропустило удар. Он был ее точным отражением, ее зеркалом в мужском обличье: те же тонкие черты лица, та же линия губ, те же огромные, темные глаза. Но если во взгляде Анны жила артистическая мечтательность, то в его глазах читалась холодная, настороженная твердость. Это был часовой, выставленный у ворот сокровищницы.
«Вот тебе и простой разговор, — мелькнуло в голове. — Теперь убеждать придется двоих».
Собравшись с духом, я подошел к столику и поклонился.
— Мадемуазель Кузнецова. Господин…
Анна подняла на меня взгляд, и в нем не было ни тени вчерашней растерянности.
— Господин Тарановский, добрый день. Позвольте представить вам моего брата, Александра. Я сочла, что в столь важном деле мне необходим совет и защита близкого человека.