Я сделал знак слуге, чтобы нас больше не беспокоили. Дверь в кабинет тихо закрылась.
— Василий Александрович, — начал я, откинувшись на спинку стула. — Я уверен, что благодаря содействию наших новых знакомых встреча с его высочеством состоится в самое ближайшее время. И, прежде чем предстану перед ним с проектом, я хотел бы обсудить кое-что с вами. Обсудить начистоту, чтобы потом между нами не было недомолвок и взаимных обид.
Кокорев мгновенно преобразился. Его добродушная расслабленность исчезла без следа. Он подобрался, поставил чашку на стол, и его взгляд стал острым, внимательным и абсолютно деловым. Он смотрел на меня уже не как на приятеля, а как на партнера по сделке.
— Внимательно вас слушаю, Владислав Антонович, — произнес он, впервые за вечер обратившись ко мне по имени и отчеству. — И что же вы хотите обсудить?
Глава 12
Глава 12
— Наше будущее партнерство, — прямо ответил я. — И по Главному обществу железных дорог, и по сибирским делам. Я буду с вами откровенен: средства у меня довольно ограниченны. Основная часть моих капиталов пока еще лежит в амурской тайге и только ждет, когда его вытрясет лоток старателя. Но и они, прямо скажем, предназначены для другого дела — для «Сибирского золота» и новых приисков. Так что, дорогой мой Василий Александрович, вложить сейчас значительные суммы в железнодорожные акции я не могу.
Кокорев молчал, принимая это как данность. Он был коммерсантом до костей мозга и лучше, чем кто-либо, понимал этот язык цифр и приоритетов.
— Но я могу предложить вам услугу, — продолжаю я, подаваясь вперед. — С моей помощью вы сможете купить еще больше акций и стать более крупным акционером, да и французов выкинуть. С вашим мнением начнут считаться. Купить дешево, почти за бесценок!
Лицо купца оставалось непроницаемым, но в осмотре его глаз я увидел, как вспыхнул и погас крошечный огонек, а окаймленные роскошной бородой чувственные губы изогнулись в довольной усмешке.
— Это как же? — спросил он ровно. — Акции их хоть и упали теперь, да все равно не копейки стоят. Тут миллионы надобны!
— Не торопитесь — я ведь еще не начинал! Я, кажется, уже упоминал некоторые детали. Это сегодня они стоят миллионы, а завтра, может быть, будут исчисляться считаными тысячами, — произнося это, я тоже позволил себе легкую усмешку. — Вместе мы сможем обрушить их акции, Василий Александрович. Мы используем результаты сенатской ревизии, которую инициировал сенатор Глебов. Как только они дойдут до состояния гласности, через газетчиков мы пустим слухи о чудовищных хищениях, о неминуемом банкротстве, о гневе государя. Все это неминуемо отразится на стоимости акций. Начнется паника. Французские держатели, эти маленькие рантье, начнут бросать бумагу, чтобы спасти хоть что-то. И в этот момент… вы, Василий Александрович, начнете скупать. Тихо, через подставных лиц.
Я смотрел, как меняется его лицо. Маска деловой невозмутимости треснула. Его глаза, до этого спокойное, загорелись хищным, опасным огнем. Он потер свои тяжелые ладони, как будто уже ощущал в них хруст ассигнаций.
— Это… это рискованно, — наконец проговорил он, и в голосе его сомнения смешивались с восторгом. — Я, признаться, никогда не играл на бирже. Предпочитая более верные средства — откуп. Но если вы сможете это все сорганизовать — то я в деле. Игра стоит свеч!
— Именно, дражайший Василий Александрович! Не беспокойтесь о своей неопытности в этих делах: на то я и нужен, чтобы организовать вам атаку.
Кокорев задумался. Он сидел за столом, и его большие пальцы барабанили по скатерти. Наконец он поднял на меня взгляд.
— Хорошо, — сказал он веско. — А что ты хочешь взамен?
— Вашу помощь с организацией общества по золотодобыче. И опцион на покупку акций железнодорожного общества, — тут же ответил я.
— Опцион? — переспросил купец.
— Право на выкуп, — пояснил я. — Когда акции рухнут до самого дна, фиксируем цену. И я получаю право в любой момент в течение трех лет выкупить у общества пакет акций на миллион рублей именно по этой, минимальной цене. Даже если они потом взлетят до небес. Идет?
— Ну ты жук, Владислав Антонович! Миллион не шутка! Это же мне акционеров еще убедить надо будет! А главное — три года…
— Что, не согласятся? — небрежно спросил я, будто бы речь шла о сущей безделке.