Я прокручивал в голове наш петербургский разговор. Он был зол на ГОРЖД, искал, куда вложить капиталы. Это хорошо, но рассказывать про поджог моста я ему, конечно, не буду. Все-таки Кокорев до сих пор акционер ГОРЖД, и третьего дня на Клязьме сгорели и его деньги тоже. Вот когда сенатор Глебов выявит нарушения — а он их, разумеется, выявит, — тогда будет что ему предъявить, а пока… пока у нас только подозрения.
И как же мне с ним подружиться, на чем построить разговор? Такую дичь важно не спугнуть!
И тут меня осенило. Да он же откупщик! Да, винным откупам, как поговаривают, осталось жить от силы полгода, но пока еще Кокорев в деле. А ведь я знаю, что может стать тем мостиком для начала нашего дела.
Глава 2
Глава 2
Спустя два дня, когда я еще пил утренний чай, в дверь моего номера в гостинице постучали. На пороге стоял улыбчивый, шустренький черноглазый мальчишка лет десяти, в картузе, сдвинутом набекрень.
— Господин Тарановский? — выпалил он. — Дядя Лева велели кланяться и милости просют на примерку. Сказали, оченно ждут!
Я сунул ему гривенник и, закончив утреннее чаепитие, отправился в знакомое ателье. Там, в царстве сукна и мела, Лев Абрамович после бесконечных поклонов с самым любезным видом накинул на меня основу будущего сюртука. Которая уже сейчас великолепно облегала фигуру, но портной был недоволен и, как хирург, орудовал булавками и сантиметром, что-то бормоча себе под нос. Я стоял неподвижно, чувствуя, как на меня надевают новую кожу, броню для грядущих сражений в столичных джунглях.
— К вечеру завтрашнего дня будет готово, — наконец произнес он. — Как влитой.
Кокорев должен был приехать только к вечеру, и впереди имелся целый пустой день. За окном в тени липовых аллей цвело пышное московское лето, и просто сидеть в номере казалось форменной пыткой. Так что я отправился прогуляться, а заодно заглянуть в цитадель московской аристократии — в Английский клуб, благо размещался он совсем недалеко — тут же, на Тверской.
Швейцар в ливрее смерил меня подозрительным взглядом, но имя сенатора Глебова, которое я небрежно упомянул как рекомендацию, подействовало магически. Внутри царила все та же немного торжественная атмосфера. Тяжелые бархатные портьеры приглушали звук соударяющихся бильярдных шаров, дым из трубок, папирос и дорогих сигар возносился ввысь, к щедро украшенному лепниной потолку, тут и там сновала вышколенная прислуга. В игорной комнате, залитой мягким светом, за зелеными столами сидели люди с непроницаемыми, скучающими, надменными лицами и старательно щекотали себе нервы всеми известными видами карточной игры. Тут же крутилась рулетка, крупье громко объявлял ставки.
Я уже было решил размять руки партией в биллиард, как вдруг меня окликнули.
— Владислав Антонович! Господин Тарановский!
Оглянувшись, я увидел, что ко мне спешит молодой князь Оболенский, тот самый, что помог разоблачить Селищева. Он был в компании двух молодых людей: юноши в цивильном платье и гремевшего шпорами гусара в красных чакчирах, с таким же красным лицом и лихо закрученными усами, переходящими в густые кучерявые бакенбарды.
— Тарановский! Какими судьбами⁈ — воскликнул князь, еще издали раскрывая руки для объятий. В его голосе не было ни тени удивления, словно встретить сибирского дельца в Английском клубе было для него совершенно обычным делом. — Господа, позвольте представить. Человек, который вернул небезызвестного вам господина Селищева из мира шулерства обратно к добродетели!
— Ба! Неужели такое возможно? — развязно воскликнул гусар, энергично пожимая мне руку.
— Наслышан об этой истории. Вы честный человек, исполнивший свой долг! — неожиданно басовитым, солидным голосом приветствовал меня молодой человек.
— Не желаете ли составить нам компанию? — Оболенский кивнул на карты. — Мы тут развлекаемся понемногу. Баккара. Самая честная игра — чистая удача!
— Охотно! — кивнул я и сел за стол. Разумеется, в 21 веке я о таких карточных играх, как штос и баккара, даже не слышал, но Левицкий в долгие осенние ночи на Амуре неплохо меня поднатаскал.
Игра шла неспешно, ставки были не разорительными, но ощутимыми. Я играл с холодным расчетом, не проявляя ни радости при выигрыше, ни досады при проигрыше. Для них это была игра на удачу, для меня — на теорию вероятности. Через полчаса, оказавшись в небольшом плюсе, я отодвинул стулья.