Рядом со мной, ерзая на плюшевом диване, сидел Изя. В отличие от Рекунова и его казаков, ехавших в вагоне классом ниже, мой одесский компаньон попросту не был способен долго хранить молчание. Тишина его угнетала, как коммерсанта — отсутствие денег.
— Курила, я таки не понимаю, — наконец не выдержал он, безо всякой необходимости понизив голос до заговорщицкого шепота. — Мы едем, чтобы набить морду какому-то прорабу или мастеру? Для этого можно было послать мосье Рекунова в одиночку или, того проще, нанять с Лиговки за трешницу кого. Дешевле и без лишнего шума!
— Мы едем не морду бить, Изя. — Я не отрывал взгляда от окна. — Мы едем обеспечить условия для работы группы Лаврова. Это разные вещи. Надо, чтобы все прошло относительно тихо. А то профессор, пожалуй, скажет нам адью. А там и нанесем новый удар!
— И что это будет за удар? — с некоторым любопытством подался вперед Изя. В его глазах загорелся знакомый огонек азарта. — Мы пойдем с этой бумагой к великому князю или сразу к царю?
— Царь далеко, а биржа рядом, — усмехнулся я. — Представь, Изя, такую картину маслом: в лондонских и парижских газетах почти в одно время появляются статьи со ссылками на отчет, подписанный светилом российской геологии, профессором Лавровым. С цифрами, с расчетами — все чин по чину. И написаны там будут вещи совершенно нелицеприятные — о том, что Варшавская дорога, в которую вложены миллионы франков европейских акционеров, построена на гнилых шпалах и песке, мосты могут вот-вот рухнуть, а рельсы — лопнуть. Что будет с акциями ГОРЖД?
Изя на мгновение замолчал. Его губы беззвучно шевелились, а в глазах плясали невидимые цифры.
— Ой-вэй, — выдохнул он наконец. — Акции рухнут в преисподнюю!
Это будет падение с таким грохотом, что его услышат во дворце Микадо!
— Вот именно, — сказал я. — И в этот самый момент, когда все в панике будут от них избавляться, некий скромный коммерсант начнет их скупать. Дешево. Очень дешево. И очень много!
— А какая моя партия в этом оркестре? — В Изином голосе вдруг прорезались требовательные нотки. — Или я опять буду только ноты переворачивать? Курила, я тебя умоляю! Я не для того бежал с каторги и рисковал драгоценной своей шкурой, чтобы теперь сидеть в Петербурге и торговать с портными! Дай мне настоящее дело!
Я повернулся и посмотрел ему прямо в глаза.
— Твоя партия, Изя, будет самая важная, можно сказать, дирижерская.
Он непонимающе моргнул.
— Ты поедешь в Лондон.
Изя замер, его рот приоткрылся.
— В Лондон⁈ — переспросил он шепотом, как будто боялся спугнуть видение. — Я? В Лондон? Туда, где банки, биржа, Ротшильды?
— Именно. Ты с капиталами Кокорева и частью наших денег будешь тем самым «скромным коммерсантом». Тебе нужно будет действовать быстро, точно и очень-очень ловко — сначала уронить то, что плохо стоит, а затем — скупить все, что упало и плохо лежит. Это будет самая крупная афера в твоей и без того бурной жизни. Ну что скажешь, Изя, ты готов?
Восторг на его лице был настолько неподдельным, что я невольно улыбнулся. Он расправил плечи, его глаза заблестели. И его можно было понять — уйти от судьбы беглого каторжника и так стремительно оказаться в шкуре воротилы, повелевающего судьбами капиталов на главной бирже мира!
— Готов ли я? Курила, да я таки для этого и родился! Я заставлю этих лондонских гоев торговать рыбными потрохами на Привозе!
— Да, только есть одна маленькая проблема! — подстрелил я его мечты прямо на взлете.
Глава 18
Глава 18
— И какая? — тут же напрягся Изя.
— С документами у тебя проблема и английского ты не знаешь, — улыбнулся я.
Изя презрительно фыркнул, вмиг вернув себе всю свою одесскую самоуверенность.
— Ой, я тебя умоляю! Нашел проблему! Паспорт — это бумага. А бумага, Курила, для меня — это холст для художника. И я, если надо, готов стать Рафаэлем и Микеланджело в одном лице! Дай мне неделю, достань немецкую бумагу, правильные чернила и образец подписи какого-нибудь австрийского барона — и я тебе нарисую такой документ, носителю которого сам император Франц-Иосиф при встрече будет делать книксен!