— Ты уверен? — засомневался было я.
— Ой, я умоляю! Был бы ты еврей — не задавал бы таких смешных вопросов!
Тут я вспомнил, что русские революционеры вплоть до 1917 года легко пересекали границу империи по поддельным документам, и совершенно на сей счет успокоился.
В Пскове нам пришлось пересесть с поезда в почтовую кибитку — дорога не была еще в полной мере запущена. Относительный комфорт вагона резко сменила тряска на безжалостных российских ухабах, а монотонный стук колес уступил место скрипу несмазанных осей и глухим ударам наших сердец, когда кибитка проваливалась в очередную колдобину. Мы ехали по знаменитому Динабургскому тракту, но его состояние было таким, что казалось, будто бы его никто не чинил минимум со времен походов Стефана Батория. Изя, поначалу пытавшийся острить по поводу «европейского комфорта», быстро сник и теперь молча трясся на своем сиденье, завернувшись в плащ. Рекунов и его люди, ехавшие во второй кибитке, казалось, вообще не заметили неудобств. Их каменные лица не выражали ничего, кроме терпеливого ожидания.
Наконец мы достигли селения Режица — места встречи с профессором Лавровым. Тот ожидал нас на почтовой станции. Выглядел профессор… не очень. И куда делся тот горделивый тип, что поучал меня в своем кабинете? Передо мной стоял издерганный, плохо выбритый старик с серым лицом и потухшим взглядом. Его сюртук был помят, некогда белоснежная рубашка выглядела несвежей. Этакий орел с подбитым крылом — все еще гордый, но уже бессильный. Ну, или герой-любовник с подбитым глазом — пожалуй, так даже вернее.
— Владислав Антонович! — Он шагнул мне навстречу, и я увидел, как дрожат его руки. — Слава богу, вы приехали!
— Что-то случилось, Иннокентий Степанович? — спросил я, намеренно сохраняя спокойный тон. — Телеграмма была краткой, но выразительной!
— Случилось! — Он почти сорвался на крик, но тут же взял себя в руки, оглядываясь на любопытного станционного смотрителя. — Пойдемте, здесь нельзя говорить.
Мы отошли к конюшням, откуда сильно несло прелой соломой. Рекунов и его люди, не сговариваясь, образовали вокруг нас широкий, но непроницаемый круг, отсекающий случайных прохожих и слишком любопытных зевак.
— Они издеваются над нами, сударь мой — вот что я вам скажу! — с горечью начал профессор.
— Ваш циркуляр от господина главноуправляющего здесь не стоит и той бумаги, на которой написан! Сначала все было хорошо — мы прошли участок от Луги до Пскова. Нарушений масса! Шпалы из сосны вместо дуба, балласт из простого песка, кривые недопустимого радиуса… Студенты работали с энтузиазмом, мы составили десять актов! Но чем дальше мы продвигались на запад, тем наглее становилось сопротивление.
Он перевел дух, его грудь тяжело вздымалась.
— Апогей всего этого ожидал нас под Динабургом. Там, сударь мой, строится мост через Западную Двину. И это не мост! Это недоразумение Господне!
— Конкретнее, профессор, — потребовал я.
— Он построен из сырого, «зеленого» леса! — Лавров ткнул в воздух костлявым пальцем, как бы указывая обвиняющее на невидимого врага. — Я лично все осмотрел и могу поклясться — древесина пилена пару недель назад и не прошла никакой сушки! Большинство балок так и сочится смолой! Он сгниет изнутри через пару лет, и первый же ледоход разнесет его в щепки! А по нему должны проезжать тяжелые воинские эшелоны!
Он замолчал, переводя дух. Я же мысленно ликовал — сведений уж было более чем достаточно.
— Это еще не все, — продолжал профессор глухим голосом. — Мы провели замеры рельсов. Они легче проектных — почти по фунту на каждый погонный фут! С виду незаметно, но в масштабах всех дорог это тысячи пудов украденного металла и чудовищная потеря прочности! Тяжелый воинский эшелон их просто сплющит! Я хотел взять фрагменты, задокументировать все… Но нас просто вышвырнули.
— Кто? — коротко спросил я.
— Местные подрядчики. Или, скорее, их надсмотрщики. Когда мы появились у моста с нашими инструментами, прибыло несколько дюжих молодцов. Предводитель — некий француз по фамилии Дюбуа. Он порвал циркуляр генерала Мельникова и швырнул мне его в лицо! Вы представляете? Заявил, что это их частная территория, и чтобы мы убирались, пока наши теодолиты «не засунули нам в одно место».
Лицо профессора исказила гримаса боли от пережитого унижения.
— Они угрожают моим студентам! Один из этих… головорезов… схватил за грудки юношу, который пытался сфотографировать опору моста дагерротипом, и пообещал утопить его вместе с аппаратом в Двине. Что я мог сделать? Нас было семеро против дюжины бандитов! Нам пришлось отступить!