Не задавая больше вопросов, Штиглиц подошел к массивному несгораемому шкафу, отпер его и достал бланк векселя.
— Какая сумма вам будет нужна в качестве гарантии?
Кокорев посмотрел на меня, и я едва заметно кивнул.
— Двадцать четыре миллиона, — твердо сказал купец.
Барон даже не моргнул. Он сел за стол, макнул перо в чернила и своим четким, каллиграфическим почерком заполнил бланк, выписав простой вексель на предъявителя. Сумма была астрономической — четверть всего капитала ГОРЖД.
Он протянул его Кокореву.
— Вот. Этого достаточно, чтобы убедить любого маклера в серьезности ваших намерений. Действуйте, господа. И да поможет нам Бог наказать этих негодяев!
Вот только на этом все не закончилось, тут же был вызван стряпчий и составлен контракт в котором все и ппрописал.
Я вернулся в гостиницу в состоянии легкой эйфории. Сделка со Штиглицем, его ярость и выписанный вексель на астрономическую сумму — все это было подтверждением того, что мы на верном пути. Теперь осталось лишь дождаться, пока мой Рафаэль с Малой Арнаутской закончит свой шедевр.
Я застал Изю в тот самый момент, когда он поставил на свое творчество окончательный, победный мазок. Он сдул с листа невидимую пыльнику, поднес его к свету, прищурился, как настоящий художник, и, удовлетворенно хмыкнув, протянул его мне.
— Вуаля, господин компаньон! Принимайте работу! Паспорт для поездки в Лондон. Картина, шедевр, что открывает перед своим обладателем любые двери, сердца и, что самое главное, кошельки!
Я взял в руки лист плотной бумаги. Качество работы оказалось поразительным. Бумага была искусственно состарена, с легкой желтизной и потертостями именно там, где они должны быть при использовании документа. Печати выглядели так, будто их только что поставили в венской канцелярии, и вишенкой на торте стала витиеватая и совершенно неразборчивая подпись. Я с восхищением покачал головой и уже был готов рассыпаться в похвалах, как мой взгляд упал на имя владельца.
ЧТО-О-О? Ицхак Ротшильд? Да ****** ****** *******, ** твою мать!!!
Я замер, перечитал еще раз, потом еще. Поднял глаза на Изю, сиявшего, как начищенный самовар, и, очевидно, ожидавшего восторгов по поводу его мастерства. аплодисментов.
— Изя… — медленно начала я, чувствуя, как во мне закипает глухое раздражение. — Ты в своем уме?
— А что не так? — искренне удивился он. — Почерк не понравился? Могу переписать.
— Почерк тут ни при чем! — Я ткнул пальцем в семью. — Ротшильд! Ты серьезно⁈ Почему не Романов сразу? Или, например, Виндзор?
— Не знаю, что за такой Виндзор, — пожал плечами Изя, — но зато очень хорошо знаю, кто такой Ротшильд! Курила, ты таки ничего не понимаешь в высоком искусстве! Это не просто фамилия, это — ключ к победе! Ты только представь себе, что произойдет на Лондонской бирже, когда все узнают, что некий Ротшильд, пусть даже какой-то завалявшийся племянник из Кракова, начал панически продавать акции ГОРЖД! Это будет не просто паника, это будет… — зажмурился Изя.
Я прошелся по комнате, пытаясь унять нестерпимое желание хорошенько приложить Изю по морде, причем несколько раз.
— Тебя же разоблачат на любой заставе, идиот! Они пошлют запрос, и выяснится, что никакого Ицхака Ротшильда не существует!
— Ой, я тебя умоляю! — отмахнулся он с видом святой невинности. — Кто посмеет проверять человека из такой семьей? Да ему офицер пограничной стражи честь отдаст и спросит, не нужно ли помочь донести чемоданы! А если даже, — он на мгновение посерьезнел, — если даже меня и поймают, то я тебе скажу по секрету, лучше сидеть в тюрьме Ротшильдом, чем гулять на воле Шнеерсоном!
Я остановился, в бессилии поднимая руки. Спорить с ним было все равно что пытаться повернуть вспять водопад. Его логика была абсурдной, но в то же время цинично-непробиваемой.
— Ну, если тебя поймают, — процедил я, — я тебя не знаю. И никогда не знал.
— Договорились! — с готовностью произнес он, осторожно поворачивая свой «шедевр».
Я тяжело вздохнул, понимая, что его не переубедить. Ладно. Пусть будет Ротшильд. Ну нравится человеку — ну что я сделаю?
— Хорошо, — сменил я тему, — с твоим маскарадом разобрались. Что по французу? Этому мошеннику, месье Д’Онкло?
Изя тут же преобразился. Исчез самодовольный художник и появился толковый филер. Он достал из кармана записную книжку и торжественно заявил:
— Таки все есть, шеф! Мишель д’Онкло, барон, подданный Французской Империи, пятидесяти двух лет. Имеет дом на Невском. Каждое утро, ровно в одиннадцать, пьет кофе в кондитерской Вольфа и Беранже. По вечерам посещает разные салоны, либо сидит в гостях у своей пассии, актрисы французской труппы, мадемуазель Бланшар, что живет на Мойке, в доходном доме Савицкого. Играет в карты и очень много проигрывает!