Вскоре в толпе выходящих на перрон пассажиров показалась и внушительная фигура Кокорева. С окладистой бородой, в цилиндре и дорогом сюртуке, он двигался неспешно, с достоинством хозяина жизни. За ним семенил приказчик с багажом.
— Владислав Антонович! — гулко прогремел он, заметив меня. — Рад видеть! Не ожидал такой встречи прямо у вагона. Порадовали вы меня, старика!
— Просто решил не терять времени, Василий Александрович, — ответил я, крепко пожимая его руку.
Мы вышли на привокзальную площадь, где извозчики, щелкая кнутами и горяча своих кляч, наперебой предлагали услуги. Купец придирчиво осмотрел упряжки и выбрал ту, где лошади были, по его мнению, наиболее резвы и упитанны.
— В контору! На Ильинку! — скомандовал Кокорев, и мы уселись в пролетку.
Извозчик лихо гикнул, и наш экипаж тронулся, вливаясь в шумный поток московского движения. Я мельком оглянулся и увидел, как мой серый знакомый, ничуть не мешкая, подскочил к другому извозчику, что-то коротко ему бросил, и они тронулись следом за нами, держась на почтительном расстоянии.
Инстинкт требовал немедленно действовать: приказать извозчику гнать, попытаться оторваться, запутать след в лабиринте переулков. Но разум говорил иное. Я не знал, кто это. Люди пана Сакульского? Вряд ли. Те действовали бы более прямолинейно, да и зачем я ему сдался? Конкуренты Кокорева? Возможно. А может, и кое-кто посерьезнее. Полиция? Третье отделение?
Так, что же делать? Наверное, прежде всего, не паниковать. Сейчас любая попытка оторваться была бы признанием того, что мне есть что скрывать, да и Кокорев может зря всполошиться. Нет. Лучше сделать вид, что я ничего не заметил. Позволить им пока следить, изучить повадки, попытаться понять, кто они и чего хотят. На войне лучший способ победить врага — это сначала дать ему поверить, что ты его не видишь.
— Что-то не так, Владислав Антонович? — заметил мое напряжение Кокорев, внимательно глядя.
— Все в порядке, Василий Александрович, — спокойно ответил я, поворачиваясь у нему. — Просто обдумываю наш разговор.
Наконец экипаж остановился у массивного трехэтажного особняка на Ильинке, в самом сердце московской деловой жизни. Я-то думал, что контора Кокорева в Петербурге на Литейном, где мы познакомились, была его главной цитаделью, но оказалось, это лишь представительство в имперской столице. Главная контора Кокорева находилась здесь, в Москве.
Внутри все было устроено с купеческой основательностью: дубовые панели, тяжелые конторские столы, за которыми скрипели перьями десятки приказчиков. В воздухе стоял гул, похожий на гудение пчелиного роя — здесь делались большие дела.
Мы прошли сразу в кабинет Кокорева. Он разительно отличался от приемных аристократов. Никаких французских гобеленов и фарфоровых безделушек. Огромный письменный стол, кожаные кресла, массивный несгораемый шкаф и большая карта Российской Империи на стене, испещренная какими-то пометками.
— Ну-с, Владислав Антонович, излагайте, — произнес Кокорев, усевшись в свое кресло и сцепив руки на внушительном животе. — Чем порадуете?
Я решил не ходить вокруг да около.
— Дело куда прозаичнее, Василий Александрович. И касается оно не Сибири, а ваших дел здесь, в центральной России. И, в частности, Главного общества железных дорог.
Кокорев помрачнел. Эта тема была для него больной.
— Опять эти французы? Что еще они удумали?
— Они не удумали, они действуют. Чтобы не платить за землю под строительство моста, они нашли способ отнять ее почти даром. Есть там одно поместье, принадлежащее сиротам, фамилия их Левицкие. Так вот, французы науськали на них соседа, некоего господина Мезенцева. Тот затеял судебную тяжбу из-за смежного участка на берегу реки. Расчет простой: разорить сирот судами, а потом, когда имение пойдет с молотка, за бесценок его выкупить.
Кокорев слушал внимательно, его цепкий взгляд не отрывался от моего лица.