— Вот ее содержание. — Я положил на стол бумагу с коротким текстом.
Надворный советник Подсекин взял ее, руки его мелко задрожали.
Содержание было лаконичным и очень компрометирующим.
«Санкт-Петербург. Официально. В связи с последними скандальными разоблачениями деятельности ГОРЖД Его Императорское Величество, придя в крайнее негодование, повелел приостановить действия государственных гарантий по акциям названного общества впредь до окончания полного расследования». Все.
Подсекин прочитал текст, и его лицо исказилось от ужаса. Отбросив листок, он отшатнулся от него, как от ядовитой змеи.
— Да вы с ума сошли! — засипел он. — Это… это государственное преступление! Это подлог! Меня же… меня же в Сибирь, на каторгу! В оковы! Нет, нет и еще раз нет! Вот вам ваши деньги!
— Успокойтесь, Семен Аркадьевич, — твердым и спокойным тоном произнес я. — Никто ни о чем не узнает. Сообщение будет передано не как официальная новость от правительства, а как срочная весть от корреспондента в биржевом комитете. У вас ведь есть такие? Нет? Ну, значит, теперь есть! Понимаете?
— Да… — растерянно промямлил он.
— Вот. А через четыре часа вы дадите опровержение. Скажете, произошла чудовищная ошибка, корреспондент неправильно истолковал слухи, уже уволен с позором… Вы извиняетесь, заплатите небольшой штраф. К тому времени, — я многозначительно посмотрел на него, — дело уже будет сделано. И никто не стент искать источник. А вы закроете долги.
Он все еще качал головой, его глаза были полны ужаса.
— Нет… не могу… это слишком опасно…
— Опасно, Семен Аркадьевич, — я наклонился к нему, понизив голос до шепота, — это когда к вам придут описывать имущество за карточные долги. Опасно — это когда ваши дочери пойдут работать гувернантками за тридцать рублей в месяц, подвергаясь всем случайностям и соблазнам, подстерегающим работающих женщин, и все потому, что вы не сможете дать им приданое. Десять тысяч рублей полностью изменят вашу судьбу, откроют новые горизонты. Это избавление от банкротства, дом на Васильевском острове, приданое для ваших дочерей. Подумайте: десять тысяч за одну-единственную телеграмму, которая просто-напросто будет содержать не совсем проверенную информацию.
Только слепой не заметил бы, как в душе несчастного Подсекина идет мучительная борьба между страхом перед гипотетической каторгой и неизбежным унижением долговой тюрьмы. Но я точно знал, что именно победит.
Он медленно, как во сне, протянул дрожащую руку и коснулся пачки денег. Одернул ладонь, но потом протянул ее еще раз. Затем сгреб ассигнации, скомкал и сунул за подкладку своего вицмундира.
— Простите, сударь, но сначала услуга, а потом уже деньги! — остудил я его пыл. Тот с видимым сожалением вернул мне пухлую пачку.
— Завтра… — прохрипел он, не глядя на меня. — В полдень…
— Ровно в полдень, Семен Аркадьевич, — подтвердил я. — И не волнуйтесь. Все пройдет как по маслу. Не волнуйтесь, все будет отлично! Только не играйте больше — это не ваше.
Уходя с почтамта, я чувствовал себя кукловодом, который только что дернул за самую главную ниточку. Третий удар был подготовлен. Теперь падение ГОРЖД будет не просто обвалом.
Это станет эпохальным событием.
День «икс» наступил в среду. Погода в Петербурге была под стать событию — серая, промозглая, с низким небом, готовым в любой момент разразиться холодным дождем. Я сидел в номере, как паук в центре паутины, и ждал. Все, что мог, я уже сделал. Теперь все зависело от того, насколько точно срабатывают механизмы в Лондоне, Париже и на Почтамтской улице.
Ровно в полдень по петербургскому времени, когда в Лондоне было десять утра, а в Париже — одиннадцать, надворный советник Подсекин, обливаясь холодным потом, отправил свою депешу. В тот же самый миг, когда стрекот Морзе в его каморке затих, на двух главных биржах Европы начался спектакль.
Лондон. Лондонская фондовая биржа.
В гудящем как улей зале биржи, известном как «Дом», где джентльмены в цилиндрах и сюртуках скупали и продавали целые империи, новость вызвала лишь незначительное бормотание.
— Что за чертовщина? Царь отменяет гарантии?
— Чушь! Русские никогда не откажутся от своих обязательств! Это же их главная приманка для капитала!
— Ошибка в переводе…
Но тут произошло то, чего никто не ожидал.
Мистер Джонатан Прайс, главный брокер могущественного дома Берингов, человек, чье слово было законом для половины биржи, внезапно появился на брокерской стойке. Его лицо, обычно румяное и самоуверенное, было бледным, а в глазах стоял плохо скрытый ужас.