Магнолия
У него были зеленые глаза и совершенно бессовестная улыбка.
Она не помнила, когда они познакомились. Должно быть, на очередном приеме. Мастерсон устраивал их в таком количестве, что уже к середине сезона она сбивалась со счета. Может, он всегда был где-то поблизости, а она просто не замечала. Она точно знала, что все изменилось с того концерта.
С того концерта в саду в присутствии принца.
Джулиан был в приподнятом настроении. Рассказывал всем, как ему нравится работать на мистера Мастерсона и как он любит джазовую музыку. Памела наблюдала за тем, как он носился по саду, и задумчиво улыбалась.
Тогда-то она и увидела его.
Первой ее мыслью было – странно, до чего же ему идет смокинг. На памяти Памелы, большая часть мужчин, ее окружавших, носила одежду из неаппетитной смеси шерсти и твида. Редко кому из них удавалось, облачась в смокинг, не выглядеть, как старинный рояль.
В тот день, когда они познакомились, на нем тоже был смокинг. Джулиан тогда разбил три бокала и сильно порезался. Рана была несерьезной, и все же остаток вечера Памела провела как в тумане, и едва кивнула подошедшему к ней в компании Артура Дональдсона молодому мужчине.
– Стэнли Митчелл, журналист, «Музыкальный экспресс», – отрекомендовал его Дональдсон. В ответ Памела протянула руку, представившись, и тут же забыла о нем.
Ему невероятно шел смокинг, а когда он оказывался вблизи, Памела чувствовала, что от него исходит тонкий запах цветов – ни разу ей не встречавшейся марки одеколона или парфюмированной воды. Он смешивался с запахом табачного дыма и, стоило Стэнли отойти на пару шагов, развеивался и ускользал.
Он курил постоянно и с наслаждением. Без той обреченной небрежности и вызывающей неуклюжести, с какой дымили ее ровесники, не так, как Мастерсон или Дональдсон, сжимавшие зубами сигары так, словно те были доставшимися им с тяжелом бою ляжками последнего мамонта, без торопливой порывистости Джулиана. Не так, как она сама, – со сдержанным равнодушием. Стэнли действительно нравилось курить.
До того памятного концерта они едва ли перебросились парой слов.
Но на пикник Уолтера Мастерсона она сама его пригласила.
Поезда Памела любила, но ничего особенного не ждала от этого уик-энда. Правда, Джулиан был в восторге.
После ужина, дослушав третью песню в исполнении оркестра Луи Лестера, Памела поднялась и тихо покинула ресторан.
***
Стук пишущей машинки был слышен уже в коридоре. Она удивилась, как могла изменить направление, так что ее сперва занесло в купе мистера Мастерсона. К счастью, совсем ненадолго.
Там, где ей в самом деле хотелось быть, было прохладно и тесно. Стэнли сидел, склонясь над машинкой, все еще в галстуке-бабочке и рубашке. Подумав немного, она шагнула вперед и уселась на сиденье рядом с ним.
Их разговор был тоже недолгим.
– Я тебя не отвлекаю?
– Разумеется, отвлекаешь.
– Борись с этим, Стэнли. Я уверена, ты почти всегда справляешься с помехами.
Произнеся эти слова, она увидела, как на его лице расцветает та самая улыбка. Искренняя и абсолютно счастливая. Памела ощутила, как ей становится трудно дышать. Она молча сидела, глядя ему в лицо. В паре десятков метров от них за стеной громко играл оркестр и о чем-то с жаром рассказывал Джулиан.
Памела подумала, что никогда прежде не видела у мужчины такого лица – яркого, как первый весенний день, и изменчивого, как вода.
Кажется, они говорили еще о комиксах, которые Стэнли писал для «Экспресса».
Она быстро оказалась у него на коленях, еще быстрей – без одежды. Впрочем, белье и подвязки он оставил.
Он вошел мягко, а дальше...
Обхватив его плечи руками, Памела утыкается носом в его шею. Так близко сильней ощущающийся цветочный аромат захватывает, окутывает с головой. У него прекрасное чувство ритма, не упускает возможности пустить шпильку она, и он смеется, расцветает улыбкой. «В школе у меня был собственный оркестр. Довольно успешный». Памела благосклонно хмыкает, темп нарастает и делается быстрее, она отклоняется, откидываясь назад.
У нее было трое мужчин. Памела хотела больше. С ними было забавно, весело, немного неловко, и они отвлекали от мыслей о... Ричард Тойбин был высоким и рыжим. У него были влажные руки и щетина, окаймлявшая губы живой изгородью. Ей нравился его корнуэльский акцент. Эдвард Ризби, серьезный и низкий, имел громкий глубокий голос и владел акциями иностранных железных дорог. Последнее очень нравилось ее матери, поэтому с Эдвардом они быстро расстались. В противовес ему Гордон Хаксли был любвеобилен и черен как ночь, но с ним совершенно не о чем было поговорить.