Спустя примерно пару часов молитвенного стояния количество потенциальных соперников уменьшилось вдвое. Причем симптомы были одни и те же, только одним хватало ума вовремя встать и уйти своими ногами, а других приходилось уносить, поскольку сами они идти не могли. Первожрец, отвлекшийся от распевания гимна, чего-то там вещал о скудности духа смертных и необходимости лобызания пыли под ногами Светлоликого, с легкостью перекрикивая по-прежнему тянущий прежний мотив хор. Однако я его не слушал, поскольку был занят куда более серьезным делом – пытался понять, что же со мной происходит. В теле, хотя и не понять где именно, будто едва-евда заметно шевелилось нечто неосязаемое. И этого самого нечто постепенно становилось все меньше и меньше. Пожалуй, так бы себя мог чувствовать медленно-медленно разматываемый клубок. Или стаканчик сока, откуда жидкость высасывают через соломинку. Чем-то ощущения были похожи на те, которые бывали при долгом и продолжительном использовании магии крови, которой научил меня Шайтан-Оглы. Когда очки здоровья подходили к концу, все мышцы гномьего тела ломила боль, а старый орк требовал накладывать заклятия через «не могу», то вот тогда случалось краем сознания уцепить нечто…Похожее. И оно же наполняло Чертоги Тишины на совсем недавней злополучной тренировке, после которой я чуть с ума не сошол. Вот только если бы не идеальная память сорвавшихся и невероятно большая куча времени на размышления, то я бы об этом и не вспомнил. Уж слишком мимолетны были те эмоции, да к тому же почти сразу сменялись либо желанием порвать напополам одного хитрозадого старейшину, либо азартом схватки с наставником, ведь во время тренировок пользоваться приводящими организм в норму зельями отнюдь не запрещалось.
Мучительно долгие минуты под хоровой и громкий, но все равно до нельзя заунывный бубнеж, явно подтачивающий слушающих его изнутри, складывались в часы. Легкий и едва заметный уровень дискомфорта постепенно стал сменяться откровенно плохим самочувствием, больше подобающим высокой температуре. Вроде ничего конкретно и не болит, но в то же время плохо тебе и все! Тряхнув головой, чтобы избавиться от стекающего по лбу пота, я оглядел своих сокомандников. Алекс скрипел зубами, цепляясь за землю, чтобы не упасть. Его подпирала плечом Света, неожиданно выглядящая до отвращения свежей, хотя и слегка раздраженной. Никак покровительство Гестии защитило жрицу от воздействия непонятной хренотени, которой мучили нас слуги супруга богини домашнего очага? Малахай беззвучно шептал не то молитву, не то мантру, и готов дать руку на отсечение – ничего общего со священными текстами Светлоликого она не имеет. Интересно, а упоминание других богов во время молебна считается ересью, приводящей к дисквалификации?
Состояние мое становилось все хуже и хуже. Если бы речь не шла о возможности спасти родителей, я бы давно уже все бросил и удрал куда подальше от непонятной деятельности жрецов якобы светлого бога. Деньги не стоят того, чтобы терпеть такое измывательство с непредсказуемыми последствиями! Во всяком случае, десяток золотых бы за возможность откосить от подобного молебна отдал бы не задумываясь! И сотню! И даже тысячу….Хотя нет, целая тысяча приятных желтеньких кругляшков заставила бы меня чуть-чуть засомневаться, но все равно принять то же самое решение. Если бы была возможность откосить за две, то пришлось бы терзаться муками выбора. Ну а три однозначно решили бы дело в пользу проклятого богослужения. В конце-то концов, я еще даже не ору от боли, а терпеть уже осталось намного меньше двенадцати часов!
Когда песнопения жрецов наконец-то стихли, я не сразу понял, что произошло. Разум вроде бы и был на месте, как и сознание, но…Действовать не хотелось. Думать не получалось. Существовать не имелось объективных причин, кроме желания встретиться с мамой и извиниться за то, что я её в Друмир втянул. Отец, он покрепче, да к тому же мужчина, с ним проще. Лишь это желание, как некий внутренний стержень позволило мне секунд за двадцать собрать в единое целое все осколки рассудка, подняться на ноги и потянуть вверх за плечи Малахая, из уголка рта которого на песок сочилась струйка слюны.