Вот так мы с Махмудом и жили в наших семьях с нашими женами, детьми и стариками. Какое же это было счастливое время!»
Глава вторая
КРОВНАЯ МЕСТЬ
Этот танец начал складываться в душе Махмуда давно, еще в детстве. Первые наметки появились после памятной драки на школьном дворе, когда так и не простивший своего поражения трусоватый турпал Мухади с несколькими приятелями напал на одинокого Махмуда и… заставил-таки его вытащить из ножен острый пастуший нож.
Махмуд на всю жизнь запомнил, как багровая волна ярости взметнулась в его душе и затмила разум.
Да, он хотел… он даже мог убить своего обидчика! И тогда… тогда он превратился бы в изгоя, вынужденного всю оставшуюся жизнь спасаться от неотступной мести, которая бы везде и всюду преследовала его. Хотя Махмуд был тогда еще ребенком, он почувствовал всё отчаяние, понял весь темный ужас такой жизни.
Второе ощущение танца промелькнуло при чтении любимой поэмы Лермонтова «Мцыри».
Все-таки нельзя говорить, что школа ничего ему не дала. Дала! И даже очень много! Не будь школы, не появился бы в жизни Махмуда верный друг и брат — безумно храбрый, гордый и бесконечно несчастный юноша Мцыри.
Великую поэму Лермонтова Махмуд знал наизусть. Когда ему было плохо или очень грустно, он начинал медленно читать про себя:
И случилось же так, что именно на праздничном концерте, когда «Мцыри» был впервые поставлен на сцене Дворца культуры, Махмуд забыл слова…
Сколько усилий пришлось потратить ему, чтобы убедить учительницу русского языка и литературы, которая была режиссером и постановщиком спектакля, как трудно было доказать, что именно он должен получить главную роль! Что он, Махмуд Эсамбаев, сможет лучше всех сыграть Мцыри.
Махмуд прочитал учительнице несколько отрывков из поэмы, поразив ее до онемения. Учительница и подозревать не могла, что самый слабый ученик знает на память так много сложных стихов и может так трогательно, так выразительно читать их. Для нее это была неожиданная и большая радость.
Кроме того, учительница увидела вдруг, как этот худой большеглазый юноша, почти мальчик еще, смуглый, с буйной копной черных волос удивительно похож на лермонтовского Мцыри. Просто вылитый, даже грима никакого не нужно!
Махмуд получил главную роль. Он был счастлив.
На всех репетициях он убедительно доказывал, что выбор сделан правильно.
Особенно хорошо и трогательно получалась у него сцена первого появления на сцене, где смертельно больной Мцыри рассказывает старому монаху историю своего побега из монастыря, недолгое и прекрасное время пребывания на воле…
Махмуд играл эту сцену так убедительно, так трогательно, что у пожилой учительницы слезы наворачивались на глаза…
Но была и трудность. Некоторые русские слова Махмуд выговаривал с неправильным ударением, а иные, которые были ему непонятны, произносил неправильно, а то и вовсе проглатывал. Справиться с этой бедой оказалось непросто. Дело в том, что, много раз читая стихи про себя, Махмуд крепко затвердил неправильное произношение, а ошибки и пропуски слов просто не замечал. Для него это не имело значения, так как Махмуд, полностью перевоплотившись в смертельно больного, гордого Мцыри, совершенно забывал не только о зрителях, но и о себе.
Времени для того, чтобы переучить поэму, не оставалось. Тогда было решено, что одноклассница Махмуда, спрятавшись за спинкой кровати, на которой лежал умирающий Мцыри, будет шепотом читать ему текст.
Поначалу всё шло хорошо.
Прозвучал вступительный текст. Поднялся занавес, перед зрителями открылась сцена в монастыре. Всё было красиво и убедительно. И тут кто-то из помощников, решив усилить трагическую и мрачную обстановку на сцене, выключил свет. Осталась только свеча у изголовья умирающего Мцыри.
Картина действительно была хороша и производила сильное впечатление, в зале даже послышались аплодисменты. Только вот беда — теперь спрятавшаяся за спинкой дивана суфлерша ничего не могла разглядеть. Бедный Мцыри, ожидая подсказки, произносил свой текст с большими, совершенно непонятными паузами… в зале послышались смешки…
Занавес пришлось закрыть.
Потом его снова подняли, и постановка больше не прерывалась. Прошла она, можно сказать, вполне успешно. Зрители аплодировали. Артистам приходилось выходить снова и снова. Кажется, можно радоваться, всё обошлось. Но Махмуд так и не смог забыть эту свою первую артистическую неудачу. Он запомнил ее на всю жизнь, и потом, в зрелом уже возрасте, полностью сознавая значение своего таланта и всемирную популярность, будет отказываться от участия в драматических спектаклях и кинофильмах.
Да, трудно заживали раны в душе Махмуда!
Все-таки ничего в жизни не проходит напрасно. И даже та давняя неудача не заставила Махмуда разлюбить романтический образ Мцыри. Он и потом, будучи уже взрослым человеком, остро чувствовал свое братское родство с этим бесстрашным, несломленным и несчастным гордецом…
Образ юноши, обреченного погибнуть от руки беспощадного мстителя, возник в воображении Махмуда в Киргизии, в годы изгнания с родной земли. Махмуд понимал, что впрямую о трагедии народа ему рассказать не позволят. Но легенда, но хореографическое повествование о кровной мести — вполне возможно, и оно во многом отвечает его ощущениям и чувствам его земляков, предсказывает неизбежность возвращения на родную землю… пусть даже ценой гибели.
Это было время, когда под руководством Ивана Кирилловича Ковтунова Махмуд работал над партией хана Гирея в балете «Бахчисарайский фонтан». Чем-то непонятно трогательным и грустным отзывались в душе чудесные стихи Пушкина и летящая, трагическая музыка композитора Бориса Асафьева. Она словно бы старалась о чем-то напомнить, подсказать…
Однажды, а это часто случалось, Махмуд задержался в репетиционном зале. Нередко он оставался тут работать совсем один… и вот вдруг, словно впервые, он увидел себя в огромном пустом пространстве среди бесчисленных зеркал…
Махмуд долго смотрел на свое отражение и вдруг сделал это, самое первое, крадущееся движение… и в то же мгновение стал тем юношей, который больше не желал прятаться, который решил вернуться в родной аул, несмотря на то, что там его ждут кровники и верная смерть…