Махмуд успокоил ее, сказав, что прямо сейчас отправится к своим родным, которые живут совсем недалеко от… Кремля…
А что он знал в Москве? Кремль да еще Мавзолей… ну и то, что где-то здесь детей учат танцевать на сцене. Только вот где и кто?
Об этом недолгом периоде его жизни Махмуда известно только то, что он жил на вокзале и плясал для прокорма «Лезгинку» и «Цыганочку». Неизвестно, как сложилась бы его московская судьба, если бы на него не наткнулся родственник, который буквально за руку вытащил его из милиции, где Махмуд оказался как хронический беспризорник (не в первый уже раз), и не увез домой…
Отец достойно встретил и отменно выпорол блудного сына. Ну а Махмуд — что ему оставалось, только повторял в душе: «А в Москве-то я всё-таки побывал!»
Он ведь действительно в самом начале войны побывал в столице. И тому обнаружилось документальное подтверждение.
Вот что рассказал об этом времени народный артист СССР Владимир Михайлович Зельдин: «Наша с Махмудом дружба продолжалась не один десяток лет. И я благодарю судьбу и жизнь за то, что у меня был такой друг. Вот уже немало лет прошло со дня его безвременной, я так считаю, смерти, а он живет в моей душе. В доме на самых видных местах висят афиши его выступлений, фотографии, замечательная папаха и бурка, которые он подарил мне…
А вот познакомился-то я с ним все-таки гораздо раньше, чем сам думал поначалу. Об этом Махмуд мне как-то, с присущим ему юмором, напомнил.
Знакомство это случилось в самом начале войны…
В молодые годы мы с Махмудом были очень похожи и нас нередко принимали за братьев. Я ведь действительно по облику сильно напоминал кавказца. Думаю, что поэтому меня взяли на главную роль в фильме «Свинарка и пастух».
Этот фильм снимался во время войны. От моего поколения остались единицы, так что сейчас мало кто знает, как делался этот фильм. Я же помню очень хорошо. Моя судьба сложилась так удачно, что великий режиссер Пырьев утвердил меня на роль Мусаиба Гатуева в этой реальной музыкальной сказке — так мне представляется своеобразный жанр этого фильма.
В 1941 году началась война, и немцы были уже близко от Москвы, а мы на сельскохозяйственной выставке продолжали снимать эпизоды.
И вот тогда Махмуд снимался в этом фильме.
О Махмуде Эсамбаеве написано несколько книг. Я их все прочитал, и вот что удивительно, нигде я не нашел упоминания о том, что в самом начале войны он (совсем еще молодой парень, примерно семнадцати лет) находился в Москве и даже принимал участие в съемках фильма «Свинарка и пастух».
Через много лет Махмуд, с присущим ему юмором, напомнил мне об этих днях и потребовал, чтобы я вернул ему долг за бутылку лимонада, которую он купил для меня. Когда он со смехом это сказал, я сразу, отчетливо, вспомнил высокого, худого, улыбчивого юношу в черной черкеске и папахе. Он был одним из многих людей, которые окружали меня во время прогулки по аллеям выставки. Тогда снимался важный эпизод, когда пастух встречается с Глашей (Ладыниной) и они влюбляются друг в друга.
Всё время группа людей шла за мной и Махмуд был среди них… Потом в съемках был перерыв, тогда и произошел этот забавный случай с бутылкой ситро.
Как-то очень хорошо всё вспомнилось, буквально до мелочей.
Перед самым перерывом Глаша уронила папку, которая была у нее в руках. Я наклонился, поднял папку и подал ей. Вся группа остановилась. Оператор продолжал снимать, получился неожиданный средний план, и Махмуд выдвинулся вперед, видимо, ему очень хотелось попасть в кадр.
Иван Александрович Пырьев, стоявший возле камеры, строго сказал ему: «Молодой человек, вы не очень-то высовывайтесь, это нарушает картину. Как-то искусственно, нежизненно получается. Вас, между прочим, и так хорошо видно».
Потом был объявлен перерыв. И мне как-то очень пить захотелось, а я был в съемочной одежде, в которой, конечно, денег не было, они остались в моем обычном костюме. А тут поблизости, как назло, продавали ситро в бутылках. Я даже ругнулся с досады. Махмуд был рядом, он сразу всё понял, сбегал и купил две бутылки, одну мне, одну себе.
— Сколько стоит бутылка? — спросил я его.
— Тридцать копеек, — ответил Махмуд.
— Когда вернемся в раздевалку, я отдам.
— И не надо ничего отдавать, — отозвался Махмуд, широко улыбаясь, — лучше оставайтесь моим должником навсегда…
Так ведь и получилось, что когда я переоделся, Махмуда поблизости не было. Так я и правда остался его должником.
Вот такой случай удивительный, и тут ничего не придумано. Можно сейчас посмотреть фильм «Свинарка и пастух» и увидеть там Махмуда в массовке. Иван Александрович Пырьев был прав, когда сказал, что его хорошо видно в кадре.
И вот потом, через много лет, когда мы как бы снова познакомились, Махмуд напомнил мне тот эпизод и сказал:
— Володя, ты мне должен тридцать копеек! А так как прошло много лет и наросли очень большие проценты, то ты уже не сможешь расплатиться и останешься теперь моим должником на всю жизнь!
Я не возражал.
А ведь если подумать, то он мне, да и всем людям, столько хорошего и доброго сделал, что все мы навсегда остались его должниками…»
С тех пор прошло много лет. О столице, где Махмуд хорошо узнал и запомнил Курский вокзал и ВДНХ, он вспоминал редко. До поры до времени…
Но вот теперь, будучи уже признанным солистом театра оперы и балета во Фрунзе, Махмуд как-то вдруг понял, что ему позарез нужно снова попасть в Москву.
Это стало настолько ясно, что не нужно было даже обсуждать. В театре он возьмет отпуск за свой счет, отцу и Нине скажет, что уезжает на гастроли — они к таким его отлучкам давно привыкли.
Он даже толком не знал, что будет делать в Москве. Ну, не пойдет же он, в самом деле, наниматься солистом в балетную труппу Большого театра?! А почему? Может, и пойдет. В свое время такие штуки у него получались вполне успешно.
Но все-таки не это главное. Прежде чем устраиваться куда-то, Махмуду нужно было посмотреть, как танцуют в Москве, как ставят балеты, как выступают в концертах… и как на фоне всего этого столичного богатства, блеска и разнообразия будет выглядеть он сам — пока мало кому известный и немолодой (за тридцать уже) премьер Киргизского государственного театра оперы и балета.
Тут, как нарочно, подвернулись скороспелые друзья-москвичи. Муж и жена, которые готовы были взять его в столицу, на какое-то время поселить у себя дома и даже дать работу в собственной концертной группе.
Махмуд поверил (ему очень хотелось верить), и они поехали.
С первых минут поездки московская пара начала выяснять отношения, причем чем ближе поезд подъезжал к столице, тем эти семейные разборки становились все яростнее и нередко переходили в откровенную драку. Махмуд уже понял, что попал в плохую компанию. Окончательно убедиться в этом ему пришлось, когда поезд под торжественные звуки гимна СССР подъехал к платформе Курского вокзала Москвы.
Едва ступив на платформу, его новые друзья и коллеги, даже не попрощавшись, разбежались в разные стороны. Махмуд остался стоять с маленьким чемоданом и авоськой в руках. В чемоданчике лежали скромное имущество балетного танцора и кастаньеты — главная ценность. В авоське кое-какая еда, приготовленная Ниной, которую не успели доесть его буйные попутчики. Особенно плохо было то, что лихая парочка унесла и его деньги, которые жена Нина отдала им, опасаясь, что рассеянный Махмуд их потеряет.
Вот и потерял — остался один на вокзале, без копейки.
Нынешнее положение его было немногим лучше, чем во время первого (такого, кажется, давнего) посещения столицы.
До Большого театра он дошел пешком и присел тут на лавочку рядом с чудесной клумбой, на которой цвели громадные трагически-красные тюльпаны. Главным магнитом для него был, конечно, театр.
Махмуд просто сидел и смотрел. Вот оно, это чудо, которое необоримо влекло его к себе сквозь пространство и время!
Наступила ночь.