Что делать, куда пойти?
Не устраиваться же на ночлег на лавочке в сквере у Большого!
Именно в это время Махмуда случайно (или это судьба?) встретил вышедший из театра Андрей, сын главного балетмейстера Льва Михайловича Крамаревского, с которым Махмуд много лет работал во Фрунзе…
Так началась жизнь Махмуда в Москве — в крошечной квартирке друга.
Да, все-таки судьба никогда не отворачивалась от Махмуда совсем. Случалось, что отвлекалась, забывала о нем, но ненадолго. Вот и сейчас, отвернувшись на какое-то время, она снова улыбнулась ему…
Прежде всего нужно было как-то решить проблему с заработком. Тут верный друг Крамаревский помог. Имея кое-какие связи в Мосэстраде (он был хорошо знаком с одним из ее руководителей Кардашенко), Лев Михайлович организовал для Махмуда участие в крупном праздничном концерте, который проходил в самом Министерстве иностранных дел.
— Ты уж постарайся, Махмудик, — напутствовал он друга, прекрасно зная, что Махмуд вообще не умеет выступать кое-как. — Если на таком шикарном концерте коллеги и публика тебя примут, проблем с заработком у тебя больше никогда не будет.
Праздничный концерт в торжественно-чопорном МИДе был организован, как и положено, на самом высоком уровне. Это было понятно хотя бы потому, что вел его популярнейший в те времена конферансье Эмиль Радов — первый советский пародист-имитатор.
Открывала концерт молодая, но уже безумно знаменитая Майя Плисецкая. Ее «Умирающего лебедя» Махмуд мог увидеть теперь не в кино, а рядом с собой, глядя на балерину из-за кулис.
Следом за Плисецкой на сцену вышел великий Николай Мордвинов. От такого соседства у кого угодно затрясутся колени. Махмуд и правда волновался как никогда в жизни. Он, решился показать здесь испанский танец с кастаньетами собственного изобретения, который назвал «Ла коррида».
Махмуд здорово рисковал, так как до сих пор ни один человек, кроме Левы Крамаревского, этого танца не видел.
И вот его выход…
Махмуд выбежал на сцену в настороженный, притихший зал: «Что за Махмуд Эсамбаев?! Никогда о таком не слышали».
Взорвались первые такты горячей испанской мелодии. Он ответил ей раскатистой кастаньетной трелью и начал первое, переполненное спрессованной страстью, нарочито медленное движение тореадора…
Всё! Бык нацелил свои смертоносные рога. Сейчас бросится… бросился!
Дальше Махмуд ничего не видел и не слышал… Он помнил только, что где-то в середине танца стук кастаньет, каблуков и сердца слились в единый живой пульсирующий ритм и он перестал ощущать себя человеком, он перелился в стремительный горячий полет музыки. Бык бросался, тореадор ускользал, пропуская страшные рога в сантиметре от сердца… наконец, вот он — последний неотвратимый удар шпаги… всё! Танец кончился!
Пришел в себя Махмуд уже за кулисами и еще какое-то время сидел тихо, доигрывая в душе этот удивительный бой и удивляясь тому, что остался жив. Махмуд действительно не понимал даже, как на самом деле танцевал…
Тут к нему подлетел сияющий Эмиль Радов:
— Иди кланяться… такой успех!!! Половина зала стоит! Давно такого не видел! Это, брат, большая редкость для столицы!
Махмуд вышел на поклоны, а его всё вызывали и вызывали. Пришлось повторять танец. Такое тоже было впервые…
Праздники длились несколько дней. За это время Махмуд выступил в десятке различных мест. И везде его «Ла корриду» принимали на ура.
В зале Союза журналистов перед выходом на сцену сама великая Софья Головкина, заметив, как он волнуется, успокоила и благословила Махмуда:
— С такой божественной осанкой, с такой талией не следует робеть. Удачи!
После праздников жизнь Махмуда Эсамбаева в Москве определилась. Вскоре он был принят в Московскую филармонию. Ни один крупный концерт теперь не обходился без его участия.
Приглашения шли лавиной. Танцы Эсамбаева стали любимым блюдом москвичей. Любой организатор концерта считал «букет» номеров неполным, если в нем не было «Ла корриды».
Особый интерес к неутомимому горцу стали проявлять организаторы коммерческих концертов. Они шептали на ухо Махмуду о сумасшедших «бабках» («работаем за наличман!»). Однако, приняв участие в нескольких концертных марафонах, которые сами участники выразительно называли «чесом», Махмуд понял, что это не его стихия. И вовсе даже не потому, что приходилось работать на тесных неудобных площадках, чаще всего в ресторанах и кафе, к тому же буквально на износ, по нескольку выступлений в день. Ему не нравился состав бригад, где работали мало кому известные и не очень одаренные артисты. Возмущала неразборчивость публики, не отличавшей благородного испанского танца от заурядной кабацкой пляски и оравшей: «А ну, мужик, оторви цыганочку с выходом» или «Врежь яблочко для балтийского морячка!»
Понятно — деньги нужны, куда без них? Но таким образом Махмуд зарабатывать не желал.
Постепенно у него начал складываться репертуар. Пока небольшой — это Махмуд отчетливо понимал. Из того, что было по-настоящему хорошо сделано и нравилось ему самому, можно назвать испанский танец с кастаньетами, родную горскую лезгинку, да, конечно, еще «Легенду» — танец кровной мести, который он придумал во Фрунзе и окончательно довел до ума уже здесь, в Москве, с помощью Крамаревского. Ну, были еще в его программе русская «Полянка» и украинский гопак, но это всё еще нужно было дорабатывать под себя и шлифовать, шлифовать…
Гораздо позже Махмуд говорил мне: «Хорошие номера делаются не годами — десятилетиями».
Жизнь, однако, налаживалась.
От филармонии Махмуд получил отдельную комнату в общежитии и вызвал в Москву жену Нину. Тогда же он заказал первый костюм у московского портного. Костюм понравился, и он тут же заказал второй — Нина должна увидеть его красивым и преуспевающим.
Покупать готовые костюмы в магазине Махмуд не мог. Для его уникальной фигуры с длинными ногами и руками, широкими плечами и талией в 48 сантиметров, предметом зависти балерин, стандартная одежда не подходила. Костюм 52-го размера (по плечам и росту) висел на нем, как на вешалке, 42-й (по талии) еще хуже, тут руки-ноги наполовину торчали из рукавов и штанин.
Для него существовал только один способ — шить на заказ. А это даже для преуспевающих артистов серьезные траты.
Однако Махмуд не раздумывал — костюм нужен ему больше, чем еда. Вот на еде он и экономил. Зато костюмы его были таковы, что все спрашивали, где и у кого он шьет. Махмуд, в отличие от большинства коллег, своих мастеров не скрывал. Костюм хороший портной может сшить любому, кто заплатит, но создать такую фигуру, какая была у сына гор Махмуда Эсамбаева, может только Господь Бог. Тут никакие деньги не помогут. Причем шить на заказ Махмуду приходилось не только костюмы, но и рубашки, и даже туфли.
Так было положено начало его знаменитой коллекции костюмов. Через десяток лет, кажется, уже трудно было бы найти человека, который мог перещеголять Махмуда Эсамбаева по количеству костюмов, рубашек и туфель в платяном шкафу. Шептались, что их там у него… даже говорить не хочется, никто не поверит… одним словом, просто жуть, как много!
Ну, да разве в этом дело. Костюмы костюмами, а между тем, постоянно встречаясь с портными, Махмуд всякий раз вспоминал о давней задумке и в какой уже раз твердо обещал в душе своей любимой второй маме: «Прости, дорогая Софочка, негодника Мойшу (так она называла его, когда сердилась), который до сих пор не выполнил данного тебе обещания. Клянусь — еврейский танец сделаю обязательно!»
Тут ему повезло еще раз. Один из поклонников, большой, надо сказать, книжник-библиофил, с которым Махмуд любил обсуждать прочитанные книги, принес ему (почувствовал, что ли?) книжку рассказов и повестей знаменитого еврейского писателя Шолом-Алейхема.
Оказалось, что именно этого Шолом-Алейхема Махмуду как раз не хватало. Стоило ему раскрыть книжку, как он сразу попал на повесть, у которой было сложное название — «Заколдованный портной (заимствовано из старинной хроники)». Да, этот Шолом-Алейхем был человеком с большим чувством юмора! Махмуд тоже очень любил пошутить, но делал это только в жизни. Теперь у него впервые появилась возможность пошутить и на сцене.