…На сцене мрак. Только слышны мелодичные и размеренные звуки индийской музыки, призывающие к вниманию, к посвящению в таинство танца.
Вспыхивает серебристый луч прожектора и вырывает из темноты сверкающее золотом изваяние. Танцовщик находится в глубоком приседе с разведенными в стороны коленями и руками. На голове сверкающая корона. Звучит музыка. А танцовщик все так же неподвижно сидит, не шелохнувшись. Через некоторое время вдруг замечаешь, что он уже, оказывается, немного поднялся. Значит, происходит движение тела, незаметное глазу. Индийцы тысячу лет назад рассчитали эту скорость подъема танцовщика — так поднимается из-за горизонта солнце.
Зал замирает при виде этого удивительного зрелища. Как будто встает не человек, а само светило. Звучит музыка. Солнце всплывает над безмолвной пустыней. Наконец этот немыслимый подъем закончен. Мгновенно меняется освещение, ритм музыки. Золотой бог делает первый шаг. Неожиданно раздается серебряный звон колокольчиков, привязанных к ногам. И мы уже видим не бога, а человека, который одушевляет всё неживое, наполняет поэзией каждое движение своего тела, головы, ног, рук. Особенно выразительны руки. Когда они начинают извиваться, словно это сами воды Ганга, словно бесконечно плавно течет умиротворенная река, зал непременно разражается аплодисментами. Кажется, что эти руки можно завязывать в бант.
Лицо бесстрастно, спокойно, мудро.
Это очарование длится несколько минут. Но вот рассказ окончен. Начинается «уход» солнца за горизонт. И он столь же незабываем, как и «восход». И опять замирает зал от этого захватывающего зрелища…
Махмуда вновь и вновь вызывали на сцену. Он утопал в цветах. «Золотой бог» затмил все другие номера. Художественный руководитель зала им. П. И. Чайковского Енджеевский не скрывал восхищения: «Обладая замечательной пластикой, высокой техникой и чувством ритма, Эсамбаев, воспроизводя подлинный индийский фольклор, поднимает этот замечательный танец до предельных вершин мастерства».
Слава о Махмуде и его «Золотом боге» быстро разнеслась по Москве. В Большом концертном зале имени П. И. Чайковского не было отбоя от звонков. Все спрашивали, когда снова будет выступать индиец Мухамед Али. Всем казалось, что Махмуд — танцор из Индии. То, что исполнитель танца — чеченец, стало сенсацией».
Но что творилось в этот первый раз в душе самого Махмуда!
Танец длился шесть минут — и целую вечность. Это был удивительный сон, в котором перед Махмудом прошла вся его жизнь, от первого вздоха и детского крика до ее расцвета, сияния и будущего неизбежного заката.
Жизнь, которую он сотворил сам, как это мог сделать только всемогущий разрушитель и созидатель, великий и грозный золотой бог Шива.
Это был сон наяву. Подобно околдованному собственным танцем брахману Махмуд удалился в иные миры, увидел и понял нечто такое, чего никому из великого множества людей никогда не суждено увидеть и понять.
Он не знал даже, суждено ли ему вернуться, но вернулся.
Вернулся совершенно другим человеком…
Главный эксперт, которого особенно ждал Махмуд, пришел одним из последних.
Это был Игорь Моисеев.
У Махмуда в его творческой жизни было только два абсолютных кумира, чувство восхищения пред которыми он сохранил до последнего дня и унес с собой в могилу, — это Игорь Моисеев и Галина Уланова.
Моисеев зашел ненадолго. Обнял Махмуда.
— Ты мне понравился, — сказал он просто. — Танец-то исключительно сложный, а Индия — это целый мир. Ты этот мир чувствуешь. Молодец…
Нахмурился, словно рассердившись на себя, и, коротко кивнув, вышел, оставив Махмуда в недоумении и растерянности.
К огорченному ученику подошла Грикурова. Похлопала по плечу:
— Чего загрустил, Махмуд? Просто Моисеева не знаешь. Ты стал, наверное, первым человеком, который удостоился стольких похвал за один раз. Да ведь мэтр вообще в лицо никого не хвалит. Считает, что настоящему мастеру это может только повредить. В коридоре он сказал мне главное — что другого такого танцора он в жизни своей еще не видел, а уж Игорь-то Александрович, поверь, много чего повидал…
— Ну, вот… теперь я на небе! — отозвался Махмуд…
Так в постановке Элеоноры Грикуровой родился знаменитый индийский танец Махмуда Эсамбаева. Ученик и учитель оказались достойными друг друга. Артист сумел воплотить один из самых дерзновенных балетмейстерских замыслов. Грикурову в знак признания ее большой победы в пропаганде индийского искусства правительство Индии пригласило на год в свою страну, чтобы продолжить изучение различных школ древнейшего классического танца Индии…
«Всё трудное время работы над этим номером, — писал М. Эсамбаев, — когда я репетировал под руководством Элеоноры Грикуровой, я вспоминаю, как праздник… Главное, что поддерживало и окрыляло меня в трудные дни рождения танца — это лучезарная поэзия индийского народного творчества. Ожившая, очеловеченная природа, сонм грозных и добрых богов, чистота и образность народных верований совершенно пленили меня. Весь — умом и сердцем — я предался этому танцу. «Золотой бог» снискал внимание зрителей во всех странах, где довелось мне побывать. И, видимо, успех и сценическое долголетие этого номера объясняется тем, что мир легенд, который тысячелетиями создавал народ Индии, стал для меня реальным и жизненным».
Именно после танца «Золотой бог» Махмуд Эсамбаев превратился, наконец, в того неповторимого волшебника танца, которого с изумлением и восторгом увидел и полюбил весь мир.
Глава вторая
ФЕСТИВАЛЬ
Весна 1957 года была совершенно необычной, потому хотя бы, что в этот год Советский Союз впервые открылся миру и принял в своей столице Всемирный фестиваль молодежи и студентов. «Железный занавес» впервые после окончания войны приподнялся и показал советским людям остальной мир — там, оказывается, не только угнетали и боролись, но и просто жили, влюблялись, пели и танцевали.
Махмуду исполнилось тридцать три года. Он живет в съемной квартире с женой Ниной. Неплохо зарабатывает, в основном за счет концертов. Одет, обут и сыт — да и много ли ему надо еды, кошка и та съест больше. Зато в шкафу у Махмуда несколько пошитых на заказ костюмов. В зависимости от обстоятельств и настроения, он может надеть любой. Тут же на плечиках сделанные на заказ рубашки, тоже вполне приличный набор. Есть несколько пар хороших, тоже заказных, туфель. Махмуд близок к тому, чтобы считать себя вполне успешным и благополучным человеком.
Он почти позабыл о том, что еще недавно, будучи популярным солистом Киргизского театра оперы и балета, вынужден был регулярно отмечаться в комендатуре. Теперь к нему уже не могут в любую минуту ворваться с обыском, как это было в Алма-Ате и Фрунзе, где он был бесправным ссыльнопоселенцем.
Вот уже четыре года Махмуд Эсамбаев свободный человек! Такой же гражданин СССР, как миллионы его соотечественников. У него теперь есть будущее, и надо решать, как лучше им распорядиться.
Когда Махмуду хотелось о чем-то хорошенько подумать, он шел в сквер, располагавшийся рядом с общежитием, садился на скамью и размышлял.