Кстати, начинал Муслим свою карьеру певца и тяжело, и трудно. В Москве квартиры долго не давали, и ему приходилось несколько лет ютиться по углам. Хорошо, что тут, в Грозном, в Горячем Ключе, ему дали квартиру. Я там частенько бывал у него в гостях.
Особенно он стал популярен после концерта в Киеве. Там он показал себя как замечательный оперный певец, исполнил несколько классических арий. Это у него получилось замечательно.
Я на этот концерт попасть не сумел, билеты купить было невозможно, аншлаг, в гостиницу к Муслиму меня не пропустили.
Когда я встретился с Махмудом, то пожаловался ему, что не смог попасть на концерт в Киеве и не смог встретиться с Магомаевым.
Махмуд сказал: «Это его окружение виновато. Там есть люди, которые определяют, с кем Муслиму встречаться, а с кем нет. Напрасно он им так доверился. Но это, думаю, у него пройдет. Как бы популярен ни был человек, если он умный, то должен знать, что никакое, самое преданное окружение не стоит потери друзей. Старый друг всегда самый лучший».
Махмуд был прав. Вскоре я встретился с Муслимом, он был искренне огорчен тем, что случилось в Киеве. Встреча наша получилась искренней и доброй.
Он тогда, как бы извиняясь за то, что случилось в Киеве, устроил концерт прямо в нашем педагогическом институте.
Перед концертом я пригласил Муслима прогуляться по институту. Прогулка наша едва не закончилась большим скандалом.
Надо сказать, что ребята в нашем пединституте были разные, встречались и не слишком развитые. В основном это были сельские парни, попавшие на студенческую скамью сразу после армии.
Увидев Муслима в концертном костюме с бабочкой, они, указывая на него пальцем, говорили со смехом: «Смотрите-ка, настоящий пингвин идет!» Один, не просто малограмотный, но еще и агрессивный, подошел к Муслиму, потянул за бабочку и отпустил. Замечательная шутка!
Муслим остановился.
— Ну и что дальше? — спросил он шутника.
— Чего тебе нужно здесь, пингвин? — ухмыляясь, спросил этот шутник.
Я взял хулигана за руку и отодвинул в сторону.
— Ты хоть знаешь, с кем разговариваешь? — спросил я его. — Это — Муслим Магомаев!
— Ну и что такого? Он Муслим Магомаев, а я — Лаха Исраилов.
— То, что ты Лаха Исраилов, знают только твои приятели. Муслим Магомаев — великий артист, наш земляк, чеченец, его любит вся страна. Предупреждаю, что если кто-нибудь еще раз тронет его хотя бы пальцем, будет иметь дело со мной.
Этот Лаха надулся и уже собирался как-то обидно мне ответить, но тут подошли девушки и стали спрашивать, правда ли, что сам Муслим Магомаев пришел к нам в институт. Они глазам своим не верили. Обступили со всех сторон, стали задавать вопросы. Муслим со всеми хорошо, по-доброму разговаривал и никому не отказывал в автографах. Он, надо сказать, всегда достойно и просто вел себя с людьми.
Потом был концерт. Успех превзошел ожидания. Настоящий фурор! Муслима больше часа не отпускали, а потом весь институт провожал его до самой гостиницы.
Как я уже сказал, в отношениях Муслима и Махмуда были разные периоды. Теплые и холодные, белые и черные. И все-таки оба относились друг к другу с большим уважением и симпатией. Махмуд говорил мне, что гордится Муслимом, и утверждал, что если бы он выбрал карьеру оперного певца, то поднялся бы на уровень лучших итальянских мастеров.
Они искренне тянулись друг к другу, но вот это самое окружение… эти люди, которые прижились вокруг них, сделали много, чтобы их рассорить. Нашептывали им друг про друга разные гадости. Артисты, они, как там ни крути, люди очень эмоциональные, ранимые и всё принимают близко к сердцу. Вот и получилось, что два великих чеченских артиста так и не подружились по-настоящему, о чем сами сильно жалели, я это знаю.
Обидно, что артисты не умеют делать, как делаем мы на своей работе в органах внутренних дел. Получая информацию, мы никогда не доверяемся ей сразу и полностью, а стараемся проверить через разные источники, правда это или сплетня, наговор, и если получаем подтверждение, только после этого принимаем в разработку.
Махмуд всем доверял. Это было его изначальное отношение к людям. И в то же время он был очень обидчив и тяжело переживал, если о нем говорили что-то плохое, несправедливое. Нет, не простые люди, на это он не обращал внимания. Они ведь говорят с чужих слов и по-настоящему его не знают. Но если что-то плохое разносили известные люди, хорошо знавшие его, это он переживал очень остро и болезненно…
Но всё это в конечном счете понятные человеческие слабости, и не они остались в памяти. Когда я думаю о Махмуде, я вспоминаю сначала его гениальные танцы, а потом его исключительное стремление помогать людям.
С 1958 года и до самой смерти он был депутатом Верховного Совета. Он был народным депутатом даже не по должности, а именно по душе. Недаром в своих избирательных кампаниях, встречаясь с людьми, он говорил просто — вы можете выбрать меня или кого-то другого, я не обижусь. Можете не сомневаться, я всё равно буду заниматься теми делами, которые волнуют вас, я всё равно буду в меру сил своих людям помогать. Это была чистая правда.
Мама родная, скольким же он помог!
Помните, раньше часто (пока она была жива) показывали по телевизору мать Терезу — замечательную женщину, которая всю жизнь свою положила на то, чтобы помогать людям?
Вот и Махмуда можно было назвать — «отец Махмуд». Не было и не могло быть такого, чтобы он отказал в помощи обратившемуся к нему человеку, чтобы не употребил все свои силы и влияние, чтобы помочь».
Глава четвертая
ЗАРУБЕЖНЫЕ ГАСТРОЛИ
Махмуд становился по-настоящему известным. У него появились верные поклонники, готовые часами ждать его у выхода после концерта, всего лишь для того, чтобы взять автограф или лично вручить букет цветов. О нем говорили по радио, писали в газетах. Даже в солидных журналах, которые редко уделяли внимание эстраде, появлялись восхищенные отзывы. Вот что писал в марте 1960 года журнал «Театр»: «В танцах он — нервный, изменчивый, отрешенный, точный и расчетливый, импульсивный и бесхитростный. И всё это — сразу, одновременно. Махмуд Эсамбаев исполняет не только танец, но и танцора, он перевоплощается в человека, танцующего данный танец. Вот в чем состоит его победа. Танцы Эсамбаева — это театр переживания, а не представления. На афише пишут «Танцы народов мира», а надо бы «Народы мира в танце». Непременно посмотрите Эсамбаева как можно скорее. Торопитесь, потому что этот артист, при всем своем зрелом мастерстве, найдет еще так много нового, что через несколько лет это, может быть, будет нечто совсем иное».
Наступили времена благополучия… Можно и так сказать. За два года после фестиваля, где он стал двойным лауреатом, Махмуд успел побывать в самых разных краях страны.
Настало время показать советское танцевальное чудо за рубежом.
Выезд за границы СССР в те времена был труден для любого, самого знаменитого и талантливого человека. Нельзя было исключить того, что на неизбежной официальной комиссии старых большевиков в райкоме партии какой-нибудь въедливый старичок не спросит, какой по счету съезд коммунистической партии должен пройти в… «этой самой Мексике, куда вы, как талантливый представитель нашей великой страны, едете выступать с концертами». Мог, конечно, и так бывало нередко. Не раз случалось, что человек, не сумевший вспомнить фамилию генерального секретаря компартии Турции, не был выпущен за границу: «А как же! Там, в мире желтого дьявола, вокруг него будут хороводом кружиться коварные ревизионисты, идейные враги и прочие империалистические шпионы. В такой обстановке советский человек должен твердо знать, кому можно доверять и на кого следует опереться…»
Для Махмуда бесчисленные комиссии, лекции и семинары, предварявшие зарубежную поездку, были тяжелым испытанием. В общем-то ему нужно было только присутствовать. Присутствовать и молчать. Это было единственное послабление для «горца». Все-таки даже бескомпромиссные наши идеологические органы понимали, что этого человека не следует ломать через колено. Что, при всей своей феноменальной природной гибкости и пластичности, он неподатлив для лобовой пропаганды.