Зрители стоя приветствовали советских артистов. У всех в руках появились белые платки. Ими в такт музыке размахивали то влево, то вправо, словно взлетали сотни белых голубей.
Все кричали:
— Друж-ба! Друж-ба! По-вто-рить!»
13 июня 1959 года венесуэльская газета «Трибуна популяр» писала: «Трудности ритма «Хоропо» были легко преодолены, и легкие ноги советских артистов потрясли зрителей в задорном национальном танце».
Днем позже газета «Насьональ» поместила интервью с Махмудом Эсамбаевым: «Когда я учился танцевать «Хоропо», у меня было радостно на сердце…»
В эти дни он вместе с другими советскими артистами репетировал наш танец под руководством лучших постановщиков ансамбля «Венесуэльские танцы»: «Нас охватывает высокое воодушевление, когда мы выступаем в этом танце. Мы чувствуем его. Ведь помимо того, что мы можем овладеть ритмом и движениями, что доступно профессионалам, нам удается уловить еще и удивительную грацию манер. Только так можно передать национальный характер народа и его танцев».
Это очень тонкое и точное наблюдение, ведь танец — древнейший единый язык человечества. Он понятен всем и не нуждается в переводе.
Венесуэльские обозреватели писали об исполнении танца «Хоропо» с изумлением и восторгом и добавляли с досадой: «Почему-то, приезжая к нам, американские звезды видят только деньги, а вот советские артисты увидели нашу душу. Они исполнили наш народный танец «Хоропо» так, как танцует наш народ, и даже красивей и задушевней».
«После сказочного Парижа начались наши гастроли по Америке, — писал Махмуд жене Нине в Москву. — Концерты проходят буквально с триумфом, и все газеты кричат: «Звезды советского балета!» Я счастлив тем, что вношу какую-то долю в успех концертов и в этих далеких странах произносят имя моего народа. Так пишут всегда в газетах: «Звезда фольклорных танцев чечено-ингуш Махмуд Алисултан Эсамбаев…»
Утром вылетаем в Колумбию, потом Куба, Ямайка, дальше Мексика… Думаю, числа 6 августа прилетим домой. Не проходит ни одного часа, чтобы я не вспомнил о доме. Я говорю нашему руководителю Петру Федоровичу Аболимову, что если он как-нибудь сократит поездку и мы уедем домой, то устроим для него пир, как говорится, на весь мир. Он смеется: «Приеду домой, всем расскажу, как ты хныкал и как пил мою валерьянку…»
«…Из Каракаса вчера прилетели в Боготу, столицу Колумбии, — продолжает Махмуд. — Сегодня прошел первый концерт. С триумфом, но это, видно, будет повсюду, где только появится советский балет. Хочу описать, да это нельзя описать никакими словами, что было на прощальном концерте в Каракасе.
Концерт состоялся в самом большом зале, где сцена 35 метров ширины! А зал примерно, как зал Чайковского, только раза в четыре больше. Притом во всех проходах стоят люди, попавшие в зал по входному билету. Концерт, как обычно, шел с бурным успехом. Каждому, кто приобретает билет, дается печатная программка. А на прощальном концерте, в конце, в программке были написаны, как очередной номер, только наши четыре фамилии и название «Сюрприз». Здесь принято давать вечер балета номер за номером, без объявлений. И вот мы выходим на сцену с первым аккордом большого оркестра в национальных венесуэльских костюмах и начинаем танцевать их любимый народный танец «Хоропо». В общем, с первых аккордов публика вся встала, и под громовые аплодисменты мы закончили танец. Весь зал кричал «браво», «бис», «спасибо, рус». Мы еще два раза повторили танец, после чего на сцену ринулась толпа в тысячу человек. Подняли нас и понесли в зал, и не было ни одной руки, которая бы не тянулась к нам. В зале стоял сплошной плач, и это передалось нам, и мы плакали. Живой человек не мог не заплакать от того, что творилось в зале. Мы думали, потолок от этого может обвалиться, но, как говорили венесуэльцы, здание, к счастью, оказалось прочным.
Короче говоря, концерт окончился в И часов вечера, а мы раздавали автографы до трех часов ночи. Потом вереницы машин проводили нас в отель. А наутро, на аэродроме провожали тысячи людей…
На аэродром приехали портные, сняли с нас мерки и костюмы к этому танцу пришлют в Рио-де-Жанейро…»
В Колумбии Махмуд в паре с Бернарой Кариевой разучил еще один народный танец — «Бамбуко». Вечерние газеты Боготы напечатали портреты советских артистов с подписью: «Они будут танцевать наш народный танец «Бамбуко». Запомните их лица, лица наших истинных друзей».
На другой день после концерта в номер Махмуда постучался пожилой человек и сказал, что когда-то был признанным исполнителем «Бамбуко». «Вы, дорогой маэстро, сохранили подлинную красоту этого танца!» — сказал он и надел на палец Махмуда золотое кольцо. Человек этот был известным ювелиром. Он сделал кольцо за прошедшую после концерта ночь.
Махмуд никогда не расставался с этим подарком колумбийского ювелира. Это было единственное украшение, которое он носил постоянно.
«На прощальном концерте будем танцевать местный танец, — писал он Нине. — Говорят, после исполнения этого танца публика будет хлопать до утра, пока не исполнят несколько раз. Так что изучаю каждый свободный час народные танцы. И, кажется, я их привезу много, если позволит мое здоровье. Тут сейчас считается зима, но от этой жары можно сойти с ума. На этом до свиданья. Об исполнении танца напишу после…»
«Колумбийский «Бамбуко» прелестная новелла, — пишет Махмуд в следующем письме. — Девушка с корзинкой отправляется на рынок и по дороге встречает юношу. Тот, словно завороженный, следит за ней с комическим робким обожанием…
И совсем другой сюжет и смысл у мексиканского танца «Хорабио тапатио». Это танец-соревнование, танец — дуэт равных, где, конечно, побеждает девушка. Они словно соревнуются в ловкости, грации, силе, ритмичности. Вот они встретились, вот взглянули в глаза друг другу — все общение состоит в обмене взглядами. Их руки не соприкасаются, но взгляды выразительней любых объятий и словесных объяснений.
Начиная знакомство с любым танцем, я всегда смотрю не на сложнейшую виртуозную работу ног, а на лица танцующих — здесь мне открывается душа танца, его накал, его смысл. Только проникнув в главное — в духовную суть танца, я могу овладеть его изощренной технологией.
Точно так же в «Хорабио тапатио». Решительно все его эпизоды — от первой встречи и сцены, изображающей приготовление водки из огромных листьев алоэ, до быстрой части веселого пляса чуть захмелевшей пары и финала, когда девушка победоносно надевает на своего избранника сброшенное в начале танца сомбреро, — напоминает маленький спектакль. Танец, рожденный в самой глубине жизни народной, поражает сценической эффектностью, театральностью замысла и виртуозностью исполнения.
И где бы мы ни побывали, мы считали своим приятным долгом разучить и станцевать хотя бы один танец гостеприимно принявшего нас народа. И где бы мы ни исполняли их танцы, повсюду это расценивалось как знак глубочайшего уважения к культуре народов Латинской Америки…»
«Советских артистов ждал Остров свободы — Куба, — пишет Руслан Нашхоев в повести о Махмуде. — В тропическую жару сотни гаванцев встречали их на аэродроме. Впервые кубинцы увидели советских артистов. Они бурно выражали свои чувства, благодарили советский народ за братскую поддержку и помощь в трудную пору. Восстановительный период после недавней революции был самым тяжелым в жизни молодой республики. Необычайно красивая Гавана выглядела праздничной, нарядной.
В первый день артистам показывали город. На первом концерте присутствовал Фидель Кастро со своими соратниками.
Прервав гастрольную поездку по Америке, чтобы встретиться с советскими коллегами, в Гавану прилетела выдающаяся кубинская балерина Алисия Алонсо, не раз посещавшая СССР.
Для желающих попасть на концерт не хватило бы и десяти таких залов, как большой зал гаванского театра. Вся площадь была заполнена народом. В этот вечер сцену усыпали цветами, кулисы тоже утопали в цветах. Назвать то, что произошло, просто концертом — значит, выразиться весьма приблизительно. В этот вечер состоялся грандиозный праздник искусства, праздник дружбы между советским и кубинским народами.