Нана Бикату дружбы сына с дворовым псом не одобряла. Это понятно — у мусульман собака не относится к чистым существам. Но как Бикату могла за всем уследить?..
В детстве время идет очень тихо и незаметно, как растет трава, как расцветают цветы, но порой события вдруг начинают разворачиваться стремительно и грозно, и такое запоминается навсегда…
Отец Алисултан был прекрасным наездником и с удовольствием рассказывал, как дада — отец учил его верховой езде и всей непростой науке джигитовки. Впервые отец посадил Алисултана на коня, когда тому не исполнилось и трех лет. И не просто посадил впереди себя и прокатил, но отправил одного, да еще крепко хлестнул коня, чтобы тот мчался галопом.
— Тогда я научился держаться на коне. Только так можно стать настоящим джигитом, — объяснил Алисултан. — Вот исполнится Махмуду три года, я его тоже начну учить.
Слушая эти разговоры, робкая Бикату только глубоко вздыхала и в душе надеялась, что Алисултан забудет свои обещания.
Плохо еще знала она своего непреклонного мужа!
Вскоре после того как Махмуду исполнилось три года, Алисултан подхватил сына на руки и спросил: «Хочешь на коне покататься?»
Какой же мальчишка откажется!
Алисултан посадил сына на молодого, недавно взятого из табуна полудикого жеребца и дал только один совет — сказал, чтобы Махмуд крепче держался за гриву.
— Что ты делаешь?! Он же маленький совсем, упадет, разобьется!!! — вцепилась в сыночка Бикату.
— Отойди, Бикату! — сурово приказал старый партизан. — Ничего с ним не случится. Я же не разбился, а он мой сын. Махмуд Эсамбаев будет настоящим наездником… или никем не будет…
И наотмашь хлестнул коня плеткой.
Нет, Махмуд не хотел умирать. Каким-то образом ребенок, еще только начавший познавать жизнь, понял, что спасти свою жизнь он может только в том случае, если не упадет с коня. Намертво вцепившись в гриву, Махмуд словно прилип к спине огромного жеребца.
Всё вокруг мелькало, как в каком-то страшном сне. Разъяренный жеребец летел во весь опор, не разбирая дороги. Он мчался так до тех пор, пока не выбился из сил и не понял, что это маленькое, но удивительно цепкое существо, вросшее в его гриву, никакими силами сбросить невозможно. Только тогда, тяжело и шумно дыша, конь медленным шагом вернулся в родной двор.
Махмуд помнит, что в те свои малые годы он еще и ходил-то не очень ловко. Случалось, и падал. Взрослые переглядывались: «Гляди, младший-то сынок Алисултана на лошади крепче держится, чем на своих ногах!»
Отца Махмуд ни тогда, ни после ни в чем не винил.
Он словно бы уже тогда, в детстве, каким-то образом понимал, что отец не может быть другим. Еще недавно Алисултан был революционером, вожаком партизанского отряда, и риск для него — дело привычное.
Однако тот нескончаемый страшный полет на коне он не забыл никогда. Не забыл свист рвущегося ветра и жестокую силу, которая стремилась сорвать его с коня и швырнуть на каменистую землю…
Это было похоже на чудо. Полудикий конь так и не смог сбросить с себя маленького наездника. Но матери после этой сумасшедшей скачки пришлось долго лечить раны Махмуда. Впрочем, в молодости всякие раны, и телесные, и душевные, заживают быстро…
Надо сказать, что у Алисултана, как и у всякого уважаемого мужчины аула, было много дел вне дома, и потому воспитанием сына он занимался не очень часто. Да и нужно ли? Скакать на коне он его уже научил. Не бояться смерти и бороться за жизнь — тоже. Всё остальное нормальный чеченский мальчик освоит и поймет сам.
Махмуд осваивал и старался понять.
Каждый день был бесконечен и полон событий. В это время многому можно было научиться.
Зато как длинна, непроглядна и утомительна ночь!
Правда, с недавних пор не всякая ночь казалась ему пустой темной ямой. Иногда Махмуду снился удивительный сон. Этот сон повторялся не один раз. Он был необыкновенно прекрасен и, если бы снился чаще, мальчик ничего бы не имел против ночи.
В этом сне к Махмуду приходил удивительный человек. Он не был похож ни на отца, ни на маму, ни на сестренку Паду. Он не был похож ни на кого из людей, каких Махмуду доводилось видеть днем.
Одежда на нем необыкновенно белая, как полуденные облака или сияющие вершины снежных гор, что видны на горизонте.
Этот человек умел летать.
Он брал Махмуда за руку, и они совершенно свободно парили в небе, как большие птицы.
Полет уже сам по себе — непередаваемая радость. Но они не просто летели, они при этом совершали какие-то плавные, слаженные, красивые движения. Они вращались, сходились, расходились, как кружатся в летнем небе танцующие бабочки.
Когда Махмуд просыпался после такого сна, то всегда очень хорошо все помнил, и ему хотелось повторить удивительные и прекрасные движения, которые так легко получались у него во сне.
Иногда получалось что-то похожее. Вот только полета не хватало…
У Махмуда было свое укромное местечко во дворе за сараем. Там он пытался повторить те удивительные движения, которые так красиво получались во сне.
Первым зрителем, который смог высказать свое отношение к танцам Махмуда, стала Пада. Как-то потеряв в очередной раз своего шустрого братишку, она отправилась на поиски. Но ни в саду, ни на улице возле калитки, ни даже в гостях у ласкового дворового пса она брата не нашла. Однако не было на месте и собаки.
Тут Пада заволновалась по-настоящему. А не отправился ли ее неугомонный братишка в путешествие, прихватив с собой собаку?
Тут она услышала за сараем необычный, игривый какой-то лай, сердитое бормотание индюка и направилась туда. Выглянула из-за угла и замерла, увидев необычно интересную картину.
Ее маленький братишка, вытянувшись в струнку, подняв к груди руки, шел на носочках по кругу, мелко и быстро перебирая ногами. Он двигался так легко и ловко, что казалось, скользил над землей. Пада слышала, как старики про таких воздушных танцоров говорили: «Так легко идет, что и муравьиного следа на молочной каше не оставит». Вокруг Махмудика, стараясь все же не мешать, прыгал, лаял от восторга и тоже словно бы танцевал радостный пес.
Как любопытные зрители, собравшиеся в круг, чтобы посмотреть танец известного плясуна, стояли завороженные индюшки и куры… и только злой и завистливый султан-индюк, раздувшись так, что казался в два раза больше самого себя, кружился неподалеку, распустив крылья и показывая, что не один только Махмуд умеет красиво танцевать. Он явно стремился привлечь внимание всегда таких покорных женщин своего гарема, но индюшки, похоже, не могли оторвать глаз от юного плясуна.
— Махмудик, так ведь ты у нас просто замечательный танцор! — искренне восхитилась Пада.
Махмуд остановился, поглядел на сестренку как бы откуда-то издалека. Похоже, он все еще пребывал где-то там в своем летящем танце. Потом вздохнул, улыбнулся и опять стал родным и понятным маленьким братишкой.
— Тебе правда понравилось, Пада? — спросил он сестру с искренним интересом.
— Еще как понравилось! — призналась Пада. — А ты можешь так станцевать, чтобы мама и папа посмотрели?
— Могу, — кивнул Махмуд.
— Тогда давай попробуем лезгинку. Я буду тебе подпевать, а ты танцуй. Помнишь, как недавно парень на свадьбе плясал?
— Помню, как же, мне понравилось! А ты, Пада, давай тоже со мной танцуй, тогда лучше получится. Помнишь, как невеста тогда…
— Ладно, давай попробуем…
Вскоре Пада решила, что подготовка завершена и можно устраивать концерт. На просмотр она пригласила отца и мать. Сделала она это очень таинственно, так что родители никак не могли догадаться, что их ожидает.
— Ой, вы так удивитесь, — обещала она. — Вы такого никогда не видели!
Бикату улыбалась — она любила затеи своей веселой, озорной дочки. Алисултан согласился как бы нехотя: «Ну что такого интересного могут устроить девочка, которая ходит во второй класс, и мальчишка, которому только что исполнилось пять лет?» Однако тоже пошел — надо уважить детишек, они все-таки старались.