— Володя, ну что я тебе говорил? Теперь ты понял, как меня чеченцы любят?
— Я-то понял, Махмуд, я всё понял, только скажи мне, пожалуйста, что ты будешь делать со всем этим добром?
— Не волнуйся, дорогой. Я тебя умоляю, в хозяйстве всё пригодится. Да и не мог я ему отказать, он бы обиделся».
Николай Иванович Семенов: «В те дни, когда Махмуд был в Грозном, возле нашего подъезда постоянно толпились люди. Не зарастала, как говорится, народная тропа к Махмуду Эсамбаеву. Он ведь постоянно чьими-то делами занимался. Ну, не мог он сказать людям, своим землякам, что, мол, некогда мне, разве вы не видите, что я каждый день работаю по шесть — восемь часов над программой, а по вечерам выступаю. Если бы он так сказал, люди бы поняли, ведь это правда. Поняли бы и отступились. Но тогда это был бы уже не тот, не их родной Махмуд Эсамбаев.
Бедная Нина Аркадьевна, героическая женщина! Я удивлялся, спрашивал ее: «Как вы только всё успеваете? И принять людей, и покормить, если нужно, и с каждым поговорить?!» Ведь в основном всё это многолюдство на нее обрушивалось. Она только плечами пожимала. Так они жили все последние годы. Нина Аркадьевна понимала, что она помогает Махмуду. А другой цели у нее и не было.
Нина Аркадьевна — человек изумительной души. Махмуд со своим неизменным юмором во всех житейских делах объявлял, что, женившись на Нине, он стал главным зятем великого армянского народа. А когда спрашивали, что он больше всего любит в Нине Аркадьевне, очень серьезно отвечал, что больше всего ему понравилось в своей избраннице то, как она вкусно готовит. Шутил, конечно. К еде, даже на самом шикарном застолье, он почти не прикасался.
Я его спрашивал: «Где ты силы на всё это находишь? Когда ты спишь?!»
Он смеялся. Я, говорит, хитрый. Часов до двенадцати я сплю. Днем у меня репетиция, вечером концерт, часов до одиннадцати. Ну, в это время. я с людьми разговариваю, что очень важно, а с кем обязательно нужно встретиться, мне Нина Аркадьевна рассказывает.
И так вот каждый вечер. Люди идут, идут, идут. Идут именно к нему, потому что верят в своего Махмуда. С удивительными просьбами порой к нему обращались, а он выслушивал и всегда старался помочь.
Однажды пришел ко мне с совершенно необычной просьбой.
— Николай Иванович, — говорит, — у меня друг, Саша Рагулин (тот самый великий хоккеист, защитник ЦСКА и сборной Союза), он такой большой, что ему ни одна кровать не подходит. Помоги для него специальную, большого размера кровать купить.
Я, конечно, Рагулина знал, как и всякий болельщик, но… в общем, сказал тогда:
— Махмуд, ты знаешь, что для тебя я готов сделать всё, что в моих силах, потому что ты Махмуд Эсамбаев, и таких людей больше на свете нет, но если это будет касаться других, то здесь придется обойтись без меня. Да ты и сам понимаешь, что это не очень красиво будет выглядеть.
Махмуд понял. И нисколько, между прочим, не обиделся. Он. был очень умный и деликатный человек. Больше никаких подобных разговоров у нас с ним не было…
Вот еще что обязательно нужно сказать. Я всё время говорил ему: «Махмуд, почему ты не берешь учеников? Тебе обязательно надо создать свою школу, свой театр, иначе чудесный дар на тебе же и окончится».
— Николай Иванович, — ответил он мне однажды очень серьезно, — думаю, что я останусь один. Такая судьба. Второго Махмуда Эсамбаева не может быть, потому что главное, что есть во мне, кроме всех наработанных приемов классического балета и народного танца (чему можно научить), это всё же дар от Бога, которому обучить нельзя.
И всё же поначалу он пробовал что-то сделать.
Помню, у него был в учениках парень-чеченец, с которым он год примерно занимался, и в нескольких концертах они вместе выступали.
Еще, помнится, в Ростове он нашел молодого парнишку с замечательным голосом, и вот оба этих парня работали какое-то время в группе Махмуда. Танцевали и пели в перерывах, когда Махмуд переодевался и менял грим. Какое-то время они выступали в таком составе, и я их видел в Грозном, но потом как-то все это развалилось.
Как очевидец, могу сказать, что рядом с Махмудом было очень трудно выступать на достойном уровне. При всем очевидном таланте этих ребят, они совместной работы не выдержали.
Таким образом, первые зачатки театра Эсамбаева угасли. Больше он не пытался что-то подобное создать».
Глава третья
«МАКУМБА»
Одна из самых известных и прославленных работ Махмуда Эсамбаева — бразильский культовый танец жрецов «Макумба». О нем следует рассказать особо.
«Я примеряю каждый танец к своей индивидуальности артиста и человека, — рассказывал Махмуд о том, как он отбирает танцы для своей программы. — Если в результате такого знакомства испытываю симпатию к нему, чувствую, что могу к его первозданной гармонии добавить внутреннюю силу, рожденную ощущением сегодняшней жизни. Придать новый оттенок, усовершенствовать. Только тогда я начинаю разучивать танец. Постигать философию, заключенную в нем».
Вот танец «Макумба». Это танец необыкновенный.
Недаром он был поставлен Махмудом в самый конец программы. Слишком уж много сил не только физических, но и душевных отнимал он у исполнителя.
По сути своей это рассказ о том, как могучий человек борется с силами зла, как приносит себя в жертву грозным богам, чтобы вернуть их расположение своему народу.
«Макумба» — это танец-жертва, танец, кончающийся гибелью жреца-танцора.
«…Знакомство с народным танцем для меня всегда равносильно душевному потрясению, — писал Махмуд Эсамбаев. — Поражают мощь и смелость художественных обобщений, создаваемых народом в танце, выразительность символики и ясность хореографического текста. Самый древний народный ритуал вдруг обретает простой, всякому понятный смысл.
Помню, как в Бразилии мне удалось посмотреть обрядовый танец «Макумба». Трудно передать, что охватывает вас при виде двухсот человек, содрогающихся в магической пляске. Раздается громовой аккомпанемент национального оркестра из шестидесяти человек, колышутся яркие перья головных уборов, развеваются от стремительных порывистых движений хвосты ягуаров, украшающие сшитые из шкур костюмы, пурпурными пятнами крови жертвенных животных испещрены лица танцующих. Все они, охваченные исступлением, пляшут свой танец, изображая изгнание злого духа. В этом танце — и устрашающая сила древних народных представлений о зле, и напряжение человеческого духа, и жажда очищения. Поразительно сочетание ясности идеи и острой символической формы. К такому сочетанию стремлюсь я теперь, когда исполняю в своих концертах вывезенную из Бразилии «Макумбу».
Но легко сказать — вывезенную. Для того чтобы вывезти «Макумбу» из Бразилии и включить ее в свой репертуар, Махмуду нужно было освоить этот сложнейший обрядовый танец, и не только внешне, что он мог сделать, пользуясь своей феноменальной, фотографической памятью на любое танцевальное движение. Махмуду необходимо было понять глубинную суть этого танца, его древнюю житейскую и религиозную философию.
«Меня учила «Макумбе» великолепная бразильская танцовщица Мерседес Баптиста, — рассказал Махмуд своему товарищу Мусе Гешаеву. — Она не только хорошо танцует, она серьезно занимается историей танца своего народа.
Мерседес первая рассказала мне про «Макумбу». Это древний танец, танец-заклятие, танец-самопожертвование. Его танцуют тогда, когда на дом обрушивается несчастье. Умер ребенок, умер хозяин. Всем ясно: злые духи поселились в доме, их надо изгнать. Зовут колдуна. Колдун приходит ночью, залитый белым светом луны. Под мышкой он несет курицу, белую, как луна. Произнося заклятия, он режет курицу и ее кровью мажет себе лицо. Потом начинает танцевать. Во время танца злые духи входят в колдуна и убивают его. Вместе с ним умирают и злые духи. «Макумба» приносит счастье дому, в котором ее танцуют».
В своей чудесной роли повелителя танца Махмуд был немного (а может быть, и много) волшебником, шаманом, колдуном — человеком, способным на всемогущество и настоящее чудо. Тому есть доказательства.