Сраженный орел падает на землю.
Охотник танцует вокруг него, празднуя победу. Но победитель не вызывает одобрения. «Всё живое прекрасно!» — повторял Махмуд любимое изречение Франциска Ассизского. «Только тот, кто дарует жизнь, имеет право отнять ее, — добавлял он… но не вслух, а про себя. Не хватало, чтобы его обвинили в религиозности…
Этот танец, как всегда у Махмуда, — драматический рассказ, достоверная картина из жизни. Он подсмотрел ее, когда во время длительных гастролей проехал дружественную республику вдоль и поперек, побывал на охоте в бескрайней монгольской степи.
Махмуд давно мечтал побывать на легендарной земле Чингисхана. Хотел увидеть и понять бескрайнюю вечную степь, породившую величайшего завоевателя всех времен и народов.
Он засыпал в войлочных чабанских юртах, слушая ровный гул степного ветра и разноголосое блеяние бесчисленных овечьих отар. Незаметно присматривался к темноликим старикам, сидящим у костра, тлеющего в середине юрты. Они сидели часами, посасывая свои трубки с длинными чубуками, изредка перебрасываясь словами, непонятными, гортанными, которые почему-то не нарушали тишины.
Утром пил кумыс и выезжал пасти овечью отару — ему хотелось хоть немного почувствовать себя монголом. Умная лохматая лошадка, на которой степные люди покорили половину обитаемого мира, слушала далекие крики пастухов и делала привычную работу, как если бы Махмуд не сидел на ней. Выполнив очередную команду и подогнав к стаду отбившихся овец, она опускала голову и начинала срывать губами жесткую степную траву.
Степь была огромна и прекрасна. Вся она была покрыта мягкими складками округлых холмов, над ней в пронзительной синеве летели легкие, как розовый пух, облака. По обожженной траве катились куда-то бесприютные, колючие шары перекати-поля.
Махмуд попросил пастухов показать ему могилу Чингисхана, и они, не раздумывая, кивнули головами.
Поехали втроем. Махмуд на своей рабочей лошадке и двое стариков. Ехали довольно долго. Не меньше трех часов.
Остановились на вершине горы. Отсюда открывался огромный мир степей, простирающихся беспредельно во все края горизонта.
— Здесь! — сказал один из стариков, немного говоривший по-русски. — Это гора Великого хана.
— Значит, здесь его могила? — спросил Махмуд. Он-то знал, что место погребения археологи ищут уже многие десятки лет.
— Где могила, точно никто не знает, но Великий хан велел похоронить себя так, чтобы с места упокоения он мог бы видеть всю свою степь…
Что ж, такое желание великого человека было понятно Махмуду.
Однажды вечером, когда он уже собрался в обратный путь, состоялся большой праздник. Много людей в ярких одеждах собралось возле костра. Тогда Махмуд увидел танец монгольских охотников и сразу понял, что именно он был нужен ему, чтобы выразить чувство беспредельности и вечности степного мира, которое, видимо, так хорошо понимал и которым так умело пользовался великий Чингисхан. Это был танец охотника и орла, и как только он увидел его, в воображении Махмуда возникла картина танца, в которой обе эти роли будет исполнять он один…
Когда в день отъезда из Монголии в Улан-Баторе он показал на большой сцене оперного театра этот танец, его долго не отпускали и заставили несколько раз повторить. Махмуд понял, что дети Чингисхана признали его своим. Ему даже подарили мохнатую степную лошадку. «Такой замечательный охотник, как вы, — объяснили ему, — не должен ходить пешком».
Лошадка была очень похожа на ту, что возила его по монгольской степи и на гору Великого хана…
Ну а Демон?
Он по-прежнему ждал своего часа.
Махмуд всё еще не мог решить, нужна ли ему в этом танце напарница. Нужна ли Тамара, без которой невозможна драма любви, и кто сможет исполнить роль возлюбленной Демона?
Как мощно и грозно звучит клятва Демона! В этом монологе уже заложен танец:
Да, монолог… но это все-таки танец двоих. Хотя Тамара в этой сиене может быть представлена едва различимой тенью…
Кажется, начал проявляться какой-то подход. Но в это время…
Позвонил с «Мосфильма» кинорежиссер Леонид Попов и предложил Махмуду роль Шамана в своем фильме «Земля Санникова».
Махмуд любил кино. Однако еще в юности решил, что у него, так щедро одаренного талантом танцевального движения, способностей драматического актера нет. Ничего удивительного — не может человек быть одарен всеми артистическими талантами сразу.
Потому на многочисленные предложения сниматься в кино он отвечал неизменным отказом, не пускаясь при этом в долгие разговоры и объяснения. Извините, не могу. Совершенно нет времени.
Правда, в нескольких кинокартинах он все-таки снялся, но то были фильмы о танце. Тут он, по сути, делал то же самое, что на сцене, — танцевал.
Что же касается фильмов художественных, то Махмуд совершенно искренне считал, что это трудное дело — не его стихия.
Скажем сразу, что тут он заблуждался. Однако причина у этого заблуждения была старая и очень стойкая.
По правде говоря, Махмуд еще в детстве мечтал не только танцевать, но стать драматическим актером. И вполне возможно, что стал бы… если бы не «Мцыри».
Лермонтовский Мцыри — самый любимый из множества известных Махмуду литературных героев! Мцыри, которого он в глубине души всегда считал своим братом… и надо же такому случиться, именно в роли Мцыри он безобразно провалился (так он считал) на давнем школьном вечере…
Что ж, и у Махмуда было немало искренних заблуждений на свой счет. На самом же деле он был щедро одарен драматическим талантом. Это не вызывает сомнений. Достаточно посмотреть картины, в которых он снимался, и в особенности, конечно, фильм «Земля Санникова».
Тут Махмуд играл с удовольствием, от всей души, в компании с прекрасными драматическими актерами Владиславом Дворжецким, Олегом Далем, Георгием Вициным и Юрием Назаровым. Эсамбаев в этом фильме был шаманом — духовным вождем затерянного в арктических льдах народа онкилонов. Эту в общем-то второстепенную роль Махмуд превратил в одну из самых ярких и драматичных.
Надо сказать, что и эту замечательную роль он едва не упустил. На то у Махмуда были более чем уважительные причины. Во-первых, он не верил в свой драматический талант, во-вторых, готовился к длительным гастролям, работал над несколькими новыми перспективными номерами (в том числе с самыми первыми наметками танца «Демон») с прекрасным балетмейстером и своим старым другом Львом Михайловичем Крамаревским, который ради этой работы отложил все свои дела…