Но. Да. Немцев было мало. Ночью они предпочитали не передвигаться. Запирались в избах и дежурили при пулемете. Перекладывая обязанности по договорному снабжению и порядку на самостийных воинов.
Гуляйпольский совет (теперь уже полуподпольно) постановил:
— Немцев мало, вояки они хорошие, раздражать не надо, тем более мобилизованные пролетарии. Разоружать, объяснять, отправлять домой. А вот киевским сборщикам налогов — вломить можно по полной!
О-па! Помещика пожгли. Заводчика повесили. Сборщиков налогов постреляли в овраге. А редким немецким разъездам махали белым флагом: вон наши пулеметы по буграм — а вот сало с горилкой для вас. Сдавай винты, немецкие пролетарии, — и ступайте до хаусов!
В результате немцы предпочли сидеть в Киеве — обеспечивать власть Рады. А она пусть сама делает остальное.
Варта гетмана Скоропадского
Немцы всегда скептически относились к организационным способностям славян. К чему, следует признать, имели основания. Управляющий-немец в имении или на фабрике был явлением российски типическим.
Немцы надавили на Раду. Гуманитарно-независимая Рада вспылила: мы не рабы, рабы не мы. Набравшийся в военных секретарях милитаристского духа Петлюра забыл мелкочиновничье прошлое и воевать с собственным народом отказался.
Не в силах сменить народ, немцы сменили правительство. Раде объяснили, что завтра немцы выгребут жратву от ее имени — и отойдут в сторонку полюбоваться, как озлобленные селяне порвут ее на гуляш по-сегедски. Задействовали пятую колонну — немцев-колонистов из Новороссии — и, собрав съезд советов, продавили избрание в национальные правители — гетман! — представителя славного рода Скоропадского. И чтоб слюшали сюда, герр гетман!
Войско наименовали вартой. Внешняя граница гарантировалась германско-русским договором, и варта исполняла роль вроде дивизий МВД. Повзводно и поэскадронно, реже — полубригадой с батареей конной артиллерии — варта имела задачей контролировать пространство самостийной державы.
Гетман не был социалистом. В классово чуждой социалистической Раде немцы сильно разочаровались. Замену ее на гетмана можно считать политической реакцией на германских штыках. Поместная знать поддержала гетмана, варта поддержала возвращающуюся в полуразграбленные поместья знать.
Тем временем стало тепло, и воевать стало легче. Взошли посевы, и согнанные с полученной было земли крестьяне на прокорм семей пошли к вернувшимся хозяевам в батраки. От ненавидящих взглядов добрых работников загорались крыши.
Во-от тогда возненавидели и немцев, и киевскую самостийну власть.
Свадьба
А-э-то-свадь-ба-свадь-ба-свадь-ба-пе-ла-и-пля-са-ла!! И-но-ги э-ту свадь-бу вдаль-несли!!! Помните песню? Ну так имела место в 18-м году свадьба знаменитая, как вынутая из седых легенд, о ней кто только ни писал.
Вернулся в свое имение серьезный пан: седые усы, брюхо в бархате, пальцы в перстнях. С дочерью вернулся: вспыхивающая от застенчивости юная красавица, тонкая талия и толстая коса. И жених с расформированного германского фронта вернулся: уже молодой полковник варты, ножны прадедовской шаблюки в самоцветах, чупрына воронова крыла и осанка молодого магната.
Залы убраны, столы ломятся, знатные гости здравицы провозглашают, военная молодежь кубки опрокидывает и в воздух палит, пьяных в тенечке складывают. На золотой поднос драгоценности бросают и пачки пестрых ассигнаций: не нищие подарки дарят молодым.
И разъезд варты, десяток конных, завернул на выстрелы в имение — да молодецким жестом хозяина их к столу: выпить за молодых.
— За природную нашу вольность да за свободную нашу землю! — провозгласил заезжий офицер, маленький и острый, как хорек. Осушил чашу, кинул оземь, неуловимым движением выхватил два нагана и одну пулю вогнал в лоб отцу, а другую — жениху. Пятифунтовые бутылочные бомбы рванули в другом краю столов, сметя публику осколками, хлестнули свинцом по самым расторопным короткие кавалерийские карабины, и пулеметной очередью от коновязи покрыл праздник легкий французский «шош».
— Гранаты! — отчетливо скомандовал офицер, бешено горя глазами, и взрывы раскидали остатки смятенного праздника. — Огонь! — скомандовал он, и поспешные хлопки выстрелов опрокинули немногих, пытавшихся отбиться. — Сдавайся! — он вспрыгнул на стол, стреляя с обеих рук на любое подозрительное движение.
Полсотни еще живых, оглушенных и деморализованных гостей, собрали под стеной. Пулеметчик кончил набивать диск. Хлопцы вставили обоймы. Махно защелкнул оба снаряженных барабана: