Махно [litres]

Но мертвые, прежде чем упасть,
делают шаг вперед.
Не винтовке, не пуле сегодня власть,
и не нам умирать черед.

И пройдет полвека, и четверо ребят затянут на четыре голоса квадратом с негромкой печалью стихи, известные тогда всем со школьных хрестоматий:

Мы ехали шагом,
мы мчались в боях,
и яблочко-песню
держали в зубах.
Ах, песенку эту
поныне хранит
трава молодая,
степной малахит.

Но песню иную о дальней земле
возил мой приятель с собой в седле,
он пел, озирая родные края:
«Гренада, Гренада, Гренада моя!»

Он песенку эту
твердил наизусть.
Откуда у хлопца
испанская грусть?
Ответь, Александровск,
и Харьков ответь:
давно ль по-испански
вы начали петь?

Скажи мне, Украина, не в этой ли ржи
Тараса Шевченко папаха лежит?
Откуда ж, приятель, песня твоя:
Гренада, Гренада, Гренада моя?

Он медлит с ответом,
мечтатель-хохол:
«Братишка, Гренаду я
в книжке нашел.
Красивое имя —
высокая честь:
гренадская волость
в Испании есть.

Я хату покинул, ушел воевать,
чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать.
Прощайте, родные, прощайте, семья,
Гренада, Гренада, Гренада моя!»

Мы мчались, мечтая
постичь поскорей
грамматику боя,
язык батарей.
Восход поднимался
и падал опять,
и лошадь устала
степями скакать.

Но яблочко-песню играя эскадрон
смычками страданий на скрипках времен.
Так где же, товарищ, песня твоя:
Гренада, Гренада, Гренада моя?

Пробитое тело
наземь сползло,
товарищ впервые
оставил седло.
Я видел: над телом
склонилась луна,
и мертвые губы
шепнули: Грена…

Да, в дальнюю область, в заоблачный плес
ушел мой товарищ и песню унес.
С тех пор не слыхали родные края
«Гренада, Гренада, Гренада моя!»

Отряд не заметил
потери бойца,
и яблочко-песню
допел до конца.
Лишь по небу тихо
сползла погодя
на бархат заката
слезинка дождя.

Новые песни придумала жизнь,
Не надо, ребята, о песне тужить.
Не надо, не надо, не надо, друзья…
Гренада, Гренада, Гренада моя!

Не будет больше этого времени, не будет. Без мала век прошел — и жалкие меркантильные интересы заболотили народы и страны. И уже нелегко большинству и понять, как можно оставить обеспеченную жизнь ради счастья человечества, о котором лишь старые демагоги говорят сегодня за зарплату.

Посмотрите старые фотографии. Посмотрите старые кинохроники. Эти ребята в шинелях архаичного по кроя почти-почти дотянулись до небес! Апостолы взяли винтовки, решив, что того света нет, и порядок надо наводить на этом.

Мы отвлеклись. Мы забежали вперед.

Перекоп. Эпопея

1. Генерал Яшка Слащев.

Много писано, как красные под руководством товарища Сталина обороняли Царицын, но редко поминали, что Врангель, во время наступления на Москву, лихо их оттуда вышиб. Ну да, ненадолго.

Много писано про штурм Перекопа, но почти никогда — что красные толклись там всю зиму-весну 20-го года, и многие их штурмы и наступления были безуспешны и обернулись пустыми и серьезными потерями. Не брался Крым!

В бравшей Крым 13-й красной армии заменили не справляющегося Геккера на командарма Пауку, а Пауку — на Эйдемана, но толку было столько же. В 13-ю влили Латышскую и Эстонскую дивизии — «кремневых бойцов»! Тяжело катались по рельсам, грохоча трехдюймовками, десяток бронепоездов. Авиагруппа, сформированная из ветеранов Мировой войны, вела разведку и поливала сверху пулеметами. Армия насчитывала десять дивизий, не считая вспомогательных частей. У нее было все, и от нее не было толку.

Если раньше молодому, талантливому и жесткому Слащеву не давал ходу Деникин, то теперь его использовал Врангель. Слащев из соплей построил рокадную железнодорожную колею и перекидывал свои ничтожные части с одного фланга на другой. Давал красным втянуться в узкости перешейка и бил по частям. Муштровал и вдохновлял батальоны ополчения из студентов и гимназистов. Местность была пристреляна, запасные позиции для маневра обжиты, пулеметчики отобраны и обучены. Красных было вдесятеро больше, и они приходили в отчаянье. Крым был неприступен. «Взять невозможно!» — докладывали командармы в Москву.