Его повстанческая армия насчитывала от 30 000 бойцов (если основная масса разойдется до дому) до 200 000, если с винтовочками подойдут все симпатизирующие – порезать бар да пограбить в меру (насколько батько дозволяет) добришка для хозяйства. 100 000 реально стояли под ружьем сейчас.
Артиллерийский парк – 60 полевых орудий: 15 батарей! 700 пулеметных тачанок – только бы патроны были, и сметем кого хочешь. 3 аэроплана и 3 бронепоезда.
Прозрачна и хила ткань беллетристики, чтобы выдержать свинцовую гирю подлинной истории. Накал тех дней и пыл тех героев так горяч, не остыл до сил пор, что скукоживаются и исчезают страницы романов, в которые пытаются поместить то пламя.
Нет слова сильнее голой правды, да не любит она показываться голой. Вот и представляй себе сквозь туман времени и одежды фантазий…
Боже мой. Маленький слабый мальчик. Малограмотный сирота. Поденщик с детства. Отчаюга, хулиган, бандит, революционер, убийца. Каторжник.
И вот сотни тысяч вооруженных селян, миллионный край, ставший армией, смотрит на него влюбленными глазами, и восторженным ревом покрывает речи, и бросается исполнять приказы, и трепещет его гнева. И зовет его – батькой.
И ученые городские люди, из культурных семей, бывавшие за границей, теоретики анархизма, работают у него в штабе, и в культпросвете, в его подчинении. И сделал он то, о чем они мечтали – свободное сообщество селян, которые сами решают свою жизнь и винтовкой отобьются от любого посягательства.
Как равного, принимали его Ленин и Кропоткин.
Погодьте. Он еще договорится с Григорьевым, они еще скрутят шею Петлюре, Новоросскя и Малороссия объединятся в свободном строе, и тогда… тогда побачат большевики, за кем народ, и за кем правда.
…А ведь кличка его на каторге была «Скромный». Он вообще тих. И до власти не жаден. Просто гадов ненавидит. И страха не знает. Оттого и тянутся к нему люди.
Он – во-ождь. Истинный вождь! Не сам собою – но фокусируется в нем миллионная воля людей, и эта воля масс и есть его сила. Его сила и их сила – одно. Народ его породил. Без народа он – ничто.
За ним – объективный процесс истории. За ним – природная стихия народа. Волин понимает. И Аршинов понимает. А Кропоткин – он просто из великих мудрецов и пророков.
И вот хлопцы в теории не искушены – а все основы чуют верно. Ибо идет анархизм от души человеческой и от справедливости.
Понятен ли вам всемирный масштаб и драматизм происходящего? Человек творил судьбы мира и брал на свою руку ответственность за миллионы жизней и будущее страны. Он жизнью отвечает за каждый свой шаг, за каждое свое слово – да не своей жизнью, а всеми, кто ему доверился, кто уже отдал жизнь за светлое будущее для всех, кто еще должен народиться в этом светлом будущем, ради которого мы льем столько крови, и плачем над порубанными телами родных, и кричим в кошмарах.
Он верил – в счастье для всех, кто трудится и честен. Герои и святые горящих горизонтов – ангел за одним плечом, и черный бес за другим: как воскресенье и тень от перекрещенных стволов.
Станция Гуляй-Поле находилась верстах в восьми от самого села, что в России не редкость. Хотя в любой другой стране такое село называется городом – в 1913 тут жило более 10 000 человек.
Вот на своей родине, в своей собственной столице, Махно и решил принимать очередных высоких гостей.
Прибыл к перрону, как водится, бронепоезд с, как водится, бронированным салон-вагоном посредине. Высыпал из броневагонов отряд охраны, направил в стороны пулеметы.
Утро, листва шепчет, пыль летит, рельсы мазутом пахнут, мало торжественности.
И выходят из салона на дощатый полусгнивший перрон:
Председатель Совета Труда и Обороны, один из вождей партии большевиков и героев Октября – Каменев Лев Борисович. Вполне господского вида и в летнем пальто. Сподвижник Ильича.
И следом за ним – командующий войсками Харьковского округа Климент Ефремович Ворошилов. Усики щеточкой, сапожки зеркалом, галифе «Черное море» и гимнастерка мягкого дорогого сукна. Папиросу закуривает.
Прогуливаются! Ждут Махно. Батько задерживается в Мариуполе. Ясно, да? Подождут, не баре. Махно работает.
Махно приехал с истинным шиком: к локомотиву был прицеплен один вагон.
Секретарь Каменева вспоминал:
«Махно – приземистый мужчина, блондин, бритый. Синие острые ясные глаза. Взгляд в даль, на собеседника редко глядит. Слушает, глядя вниз, слегка наклоняя голову к груди, с выражением, будто сейчас бросит всех и уйдет. Одет в бурку, папаху, при сабле и револьвере.