— Зря вы мутите людей, поэт! Напрасно подогреваете их чувства!..
Махтумкули промолчал, ожидая, что еще скажет Борджак-бай, ведь не за тем же он пришел, чтобы только высказать свое недовольство.
— Мутите! — повторил Борджак-бай, распаляясь. — Мост поломали, народ взбунтовали!.. А что дальше?.. Что дальше делать будете?
— Напрасно, бай, волнуетесь, — спокойно возразил Махтумкули. — Разве я взбунтовал народ? К бунту никто не стремится, но он неизбежен, когда жизнь становится тяжелее каменной горы. Нестерпимый гнет — вот что взбунтовало народ! Но если вы болеете душой за людей, если вы имеете возможность облегчить их положение, я берусь успокоить их.
— Разрушить мост приказал я, — добавил сердар Аннатувак. — Если вы найдете иной выход из положения, исправить разрушенное недолго.
Борджак-бай дрожащей рукой налил чаю в пиалу, пододвинутую сердаром, выпил одним глотком, налил снова и снова выпил.
— Бейся до крови, но оставляй путь к миру, — сказал он, отдуваясь. — Надо и о завтрашнем дне думать! Легко ли меряться силами с государством? Завтра кизылбаши придут сюда с огромным войском, что тогда станет делать?
Аннатувак сощурился:
— Что же вы хотите предложить, бай?
— Надо постараться отвести беду с полдороги, пока еще не поздно. Давайте поедем снова к господину хакиму. Он человек разумный, — поймет.
А если не поймёт?
— Ну, тогда посмотрим…
В разговор вмешался Махтумкули:
— Я вижу, что бай действительно заботится о народе! — сказал он со скрытой иронией. — Верно, что от беды полезно уйти с полдороги. Что ж, Астрабад совсем не далеко, пусть бай съездит к хакиму. Может быть, ему посчастливится поймать птицу Хумай.
Борджак-бай свирепо уставился на Махтумкули.
— Почему это я должен ехать один? А вы? Боитесь? Что, у меня две жизни, что ли?!
— Разве в этом дело? — пожал плечами Махтумкули.
— А в чем же?
— В том, что вы верите хакиму, а я не верю. В этом мире нет хороших правителей. Все они, как голодные волки, рвут добычу. Может ли волк быть чабаном? Не может, бай, даже если его нарядить в шкуру овцы. Вы говорите о жизни, бай. Если бы ценой моей жизни можно было хоть немного улучшить положение народа, поверьте, я не задумался бы пожертвовать ею сейчас же! Все горе в том, что это не поможет. И смелость, бай, тоже надо проявлять в нужное время. Как говорится: "Не трудно мнить себя Рустамом — трудно быть им".
Не находя, что ответить, Борджак-бай молча посапывал. Сердар Аннатувак заметил:
— Скажем, что хаким действительно хороший и разумный человек. Но что он может сделать, если у него приказ свыше? Не возьмет же он наши беды на свою голову?
— В этом-то и суть дела, — сказал Махтумкули. — Зло — в сидящих наверху.
Борджак-бай надел тельпек, поднялся.
— Посмотрим, чем это кончится! — с угрозой бросил он и вышел.
Его никто не стал задерживать.
Бурное время… За месяцы пребывания в Астрабаде у Ифтихар-хана не было такого беспокойного и неприятного дня. Сначала, не дав как следует поспать, на рассвете разбудили его галдящие туркмены, пришедшие выручать своего поэта. Потом своим спокойствием и непреклонностью суждения Махтумкули вывел хакима из себя. После его ухода заявились старейшины Алиабада, Шахрабада и Чахарчиля и вконец расстроили его жалобами на плохое положение в селениях. В довершение ко всему пришло сообщение из Файзабада: крестьяне, не желая сдавать лошадей, взбунтовались и перебили старейшин.
Сердито покусывая тонкие губы, хаким думал: "Мало хлопот туркмены доставляют, так теперь еще свои бунтовать вздумали!.."
— Ну, погодите, скоты! — сказал он вслух, словно перед ним уже стояла толпа усмиренных бунтовщиков. — Я вам покажу, как не подчиняться приказу шах-ин-шаха! Вы еще узнаете хакима! Абдулмеджит верно говорит, что с вами надо разговаривать только на языке плети!..
Он начал ходить по комнате, поминутно роняя с ног широкие домашние туфли.
Вошел сотник, поклонился, протягивая письмо:
— Поэт Махтумкули посылает вам, мой господин.
— Махтумкули? — искренне удивился хаким.
— Да, мой господин!
— Сам принес?
— Нет, Какой-то туркмен передал часовым у ворот.
Сдвинув брови, хаким еще раз перечитал надпись: "Это письмо должно быть вручено лично в руки господина хакима" — и разорвал конверт. Познакомившись с его содержанием, он некоторое время молчал, потом сделал несколько глубоких вздохов, чтобы успокоиться, но все же в голосе его прозвучала ярость: