Пораженный Тархан кивнул:
— Понял, ага!
— Но только об этом никто из посторонних не должен знать.
— Понимаю, ага!
Хаким достал с полки Коран, переплетенный а зеленый бархат.
— Поклянись на священной книге.
Тархан мысленно произнес: "Говорю неправду… Говорю неправду… Говорю неправду…" — и со спокойной совестью поклялся:
— Клянусь сохранить тайну!
Он повторил это трижды и коснулся лбом Корана.
Внимательно наблюдавший за ним хаким сказал:
— Молодец! Похвально… Как звать тебя, нукер?
— Тархан.
— Очень хорошо… Хан, подарите джигиту красный халат и острую саблю — пусть знает, что хаким ценит верных слуг.
Когда Абдулмеджит-хан увел Тархана, хаким сел и спросил безмолвно стоящего Адна-сердара:
— К какому же вы решению пришли в Ак-Кале?
Адна-сердар переменил затекшую ногу, угрюмо сказал:
— Там, где присутствуют Махтумкули и сердар Аннатувак, трудно прийти к разумному решению, господин хаким.
— Почему? — поинтересовался хаким, хотя знал, что может ответить сердар.
Однако ответ удивил и насторожил его.
— Они ждут защиты издалека, от русских!
— От русских? — удивленно спросил Ифгихар-хан. А вы? Вы у кого ищете?
— Нет нам защитников, кроме Ирана! — твердо заявил Адна-сердар.
— Так-так… А вы Шукри-эффенди не знаете?
Лицо Адна-сердара покрылось красными пятнами.
— Он проделал большой путь, — ехидно продолжал хаким, откровенно наслаждаясь замешательством сердара. — Он прибыл из самого Стамбула, чтобы повидаться с вами. Было у вас свидание?
Сердар глухо сказал:
— Я его, господин хаким, видел всего только один раз… У Эмин-ахуна.
— Всего раз, говорите?.. У Эмин-ахуна?..
Торопливо вошел Абдулмеджит-хан, извинившись, взял лист бумаги. Твердо нажимая на перо, написал: "Пришел сын Борджак-бая. Ждет в соседней комнате. Говорит, есть важные вести".
Ифтихар-хан прочел, тяжело поднялся.
— Вот, хан, — сказал он, — сердар утверждает, что видел Шукри-эффенди всего один раз у Эмин-ахуна. Один-единственный раз!.. Сделайте так, чтобы они смогли еще раз встретиться до рассвета. Пусть наговорятся вдоволь. А нашу беседу мы продолжим завтра.
Пятна на лице Адна-сердара слились в сплошной румянец.
Тархан добрался до Хаджиговшана уже затемно. Его не встретил никто, кроме беспокойных собак. Во многих кибитках мерцал свет, но говора не было слышно нигде. Тихо было и на подворье Адна-сердара.
Тархан привязал коня, бросил ему пару охапок сена и направился к кибиткам, раздумывая, в какую из трех войти. Беспокойное сердце само толкнуло его к крайней кибитке, рука сама, против воли, откинула полог на двери.
В кибитке была одна Лейла. Увидев вошедшего Тархана, она вскочила, глядя на него одновременно и с ужасом, и с радостью. Разве могла она думать, что Тархан так быстро вырвется из рук кизылбашей? Разве могла она, уже похоронившая все свои надежды, поверить, что это именно он стоит перед ней — запыленный, усталый, родной!..
Тихо вскрикнув, она бросилась к нему и застыла на его груди. Ее пальцы влились в пропыленный халат джигита с такой силой, что, казалось, оторвать их можно только с кистями рук…
Но они оторвались сами, как только стукнула распахнувшаяся дверь соседней кибитки. Лейла быстро вернулась на свое место, Тархан отодвинулся к двери. Вошла маленькая дезочка со смешно торчащими косичками. Она, хныча, пожаловалась Лейле:
— Овез подушку не отдает!
Тархан присел на корточки, вытер девочке под носом, посочувствовал:
— Не отдает, говоришь?
— Да!
— А ты маме пожалуйся!
— Мамы нету!
— Куда же она ушла?
За девочку ответила Лейла:
— Махтумкули-ага вернулся… Все собрались у него.
— Илли-хан тоже там?
— Да, все там…
— Тогда и я пойду! — сказал Тархан. — Надо важную весть передать.
Кибитку и мазанку Махтумкули окружало плотное кольцо людей. Все молчали, слышался только голос Махтумкули, рассказывающего о своей встрече с хакимом. Тархан постоял поодаль, подумал, что его появление прервет рассказ Махтумкули, и решил прийти попозже, когда люди начнут расходиться. Он повернул назад, но в темноте налетел на какой-то вбитый в землю кол и с шумом упал. Тельпек отлетел далеко в сторону.
Кто-то поднял его, отряхнул и громко засмеялся:
— Эй, батыр, половину клада мне отдашь!
Говорящий подошел ближе, протянул тельпек:
— Возьми свою голову! — И вдруг удивился: — Никак, это ты, Тархан?.. Когда вернулся?