— Постой, я сейчас перевяжу тебе рану; хоть кровь немного остановится,— говорил Мигель, доставая из кармана носовой платок. — Вот так! Ну, а теперь где еще больно, кроме правого плеча? Тут вот, что ли? возле спины? Да, да... кровь... рана... И это есть чем перевязать; на счастье я запасся сегодня двумя платками... Эк ведь тебя, бедняжку, как отделали эти мерзавцы!
Мигель нарочно болтал так развязно, чтобы не выказать тревоги, овладевшей им при виде страшных ран Луиса, и не запугать приятеля.
Откуда-то вдруг донеслись в траншею звуки фортепьяно, точно дразня укрывшихся в этой сырой могиле молодых людей.
— А!— воскликнул Мигель, заканчивая перевязку,— Английское превосходительство развлекается... Да ведь я слышал, что у него сегодня званый вечер...
— В доме веселье... а у ворот... убивают... местных… граждан! — с горечью прошептал Бельграно.
— Это в порядке вещей, — заметил Мигель. — Сэр Вальтер Спринг вполне достойный представитель той прелестной дамы, которую зовут Англией и которая поет и пляшет вокруг трупов, точь-в-точь как готтентотские вдовы, с той лишь разницей, что последние беснуются с горя, а первая — с радости.
Дон Луис невольно улыбнулся на шутку своего друга и собирался что-то ответить, как вдруг Мигель зажал ему рот рукой и прошептал, ощупывая рукоять своей шпаги.
— Молчи! Я слышу шум...
Действительно, послышался топот приближающихся лошадей, смешанный с глухим говором голосов. Через некоторое время можно было слышать не только сами голоса, но и то, о чем говорили.
— Знаешь, что? — говорил один из всадников. — Мне вовсе не хочется заезжать в шинок, а лучше прямо домой... Давай-ка сосчитаем тут деньги, благо никто не увидит. Высечем огня, закурим по сигаре и будем считать при их свете.
— Ладно, — ответил другой голос. — Мне все равно... Вот тут кстати насыпь, на ней мы и сядем.
Всадники — их было двое — спешились, причем послышался звон сабельных ножен о землю. Взяв своих лошадей за поводья, они уселись на насыпи, в нескольких шагах от дона Луиса и его друга, скрытых на дне траншеи.
Один из незнакомцев высек огонь и закурил огромную сигару.
— А ты разве не будешь курить? — спросил он товарища.
— Нет, после, — ответил тот.
— Ну, так давай считать. Передавай мне бумажки, только по одной.
Товарищ снял шляпу и вынул из нее пачку банковских билетов. Вытащив одну бумажку, он передал ее курившему. Тот сильно пыхнул из сигары, держа ее над билетом, который сразу осветился красным огоньком.
— Сто? — произнес тот, который дал билет и заглянул на него через плечо товарища.
— Да, — отвечал последний, выпуская густое облако дыма изо рта и ноздрей.
Описанная процедура повторилась тридцать раз; все бумажки оказались сотенными.
Разделив пополам три тысячи пиастров и передав товарищу полторы тысячи, куривший сигару проговорил недовольным тоном:
— Я думал — больше! Если бы удалось укокошить того молодчика, нам достался бы его кошелек, он, кажется, был набит золотом.
— Ну, что же делать, и то хорошо, — заметил другой. — А не знаешь, куда стремились эти унитарии? Не в армию ли Лаваля?
— Конечно, туда... куда же еще? Хорошо бы они все задумали бежать. Нам почаще доставались бы такие заработки.
— А вдруг в один прекрасный день явится сюда Лаваль и ему донесут на нас?
— Ну, что ж из этого?.. Мы исполняем приказания начальства и сами, мол, ни при чем... Да можно будет вовремя и приостановиться. А пока что, я готов дать себя убить за реставрадора; недаром я числюсь доверенным человеком у коменданта.
— Да, полагайся на него!.. Посмотри, что он сделает с нами, если мы, по несчастью, упустим хоть одного из тех, которых он приказывает убить! Не обрадуешься его доверию!.. И то недавно один улизнул от нас...
— Да, малый ловкий. Но комендант послал разыскивать его по всем направлениям — в поле и в городе... Может быть, еще он нам попадется с Божьей помощью. Я слышал, что он укокошил пятерых наших…
— Ого! Значит, опасный зверь... Хорошо бы его поймать.
— Держи карман. Поймаешь ветер в поле!.. Разве только, говорю, по особому счастью, нечаянно попадется... Так ты домой?
— Домой!— ответил куривший. — А ты куда?
— В шинок... Хорошо мы с тобой придумали, что отпросились на ночь: по крайней мере, я погуляю всласть! А ты, скупердяй, припрячешь свои денежки в безопасное местечко. Впрочем, это твое дело... Ну, отправляемся, что ли?
— Можешь отправиться и один... Все равно нам не по дороге. А я еще посижу, пока не докурю сигару.
— Ну, как знаешь... До свидания, дружище. Покойной ночи, приятного сна!
— А тебе — веселой ночи!
Тот, который доставал деньги из шляпы, вскочил па лошадь и, пришпорив ее, ускакал.
Когда в отдалении замер топот копыт, куривший достал из кармана какой-то предмет, поднес его к огню сигары и принялся подробно рассматривать.
— Золотые часы! — пробормотал он, поворачивая их во все стороны. — Никто не видел, как я взял эту вещицу; значит, что выручу за нее, все мое... А славная вещичка... Ходят! — продолжал он, поднося часы к уху. — Жаль, что я не знаю, как узнавать по ним время... Эта наука унитарская и слишком мудреная для нашего брата... Полагаю, что теперь уж за полночь, и что...
— Теперь последний час твоей жизни! — воскликнул дон Мигель, подкравшись к нему сзади из траншеи и с силой ударяя его концом шпаги между шейными позвонками.
Испустив короткий стон, негодяй упал мертвым.
Дон Мигель взял его лошадь под уздцы, подвел ее к траншее и привязал к лежавшему там толстому бревну. Затем он спустился к своему другу и, обнимая его, сказал:
— Вот ты и спасен, Луис! Провидение послало нам лошадь, на которой ты поедешь...
— Да, если ты... будешь... поддерживать... меня, — ответил Бельграно, с трудом переводя дух.
— Поддержу, не бойся... Ну, давай, сначала, я помогу тебе подняться наверх, потом вылезу сам и усажу тебя па лошадь...
— Нет, ты лучше сам садись на нее, а меня уложи поперек... Мне не усидеть на ней, если даже ты будешь держать — проговорил дон Луис внезапно окрепшим от возбуждения голосом.
— Кое-как, с громадными усилиями Мигель вынес своего друга из траншеи и уложил поперек лошади, а сам уселся сзади него. Затем, крепко придерживая его одной рукой, а другой управляя конем, он направился к переулку, соседнему с домом английского посла.
— Куда ты везешь меня? — спросил дон Луис. — Если ко мне домой, то лучше не трудись: мой дом заперт и ключ у слуги, которого я отпустил до утра.
— Какого ты плохого мнения обо мне! Неужели я повезу тебя по самой людной улице, где нас сейчас же могут сцапать — меня в качестве разбойника, везущего мертвое тело, а тебя... Ну, да я заврался немного...
— Так уж не к себе ли ты хочешь меня везти? — перебил дон Луис, делавший страшные усилия, чтобы не кричать от боли, причиняемой ему тряской и неудобным положением.
— Боже избави! — возразил дон Мигель. — Я за всю свою жизнь не делал глупостей, ограничиваясь только чем, что болтал их; везти же тебя в мою квартиру было бы самой глупой из всех глупостей.
— Так куда же ты намерен девать меня?
Это уж мой секрет... Пока прошу тебя помолчать, потому что мы въезжаем в город... Держись крепче за меня... Голову повыше... вот так, а то она отечет.
Выбирая самые глухие улицы, дон Мигель проехал улицей Реконквист и направился к предместью Барракас. Миновав улицу Дель Бразил и Патагонес, он завернул в узкий, грязный и совершенно темный переулок, в котором ютились лишь мелкие воришки, бродяги и тому подобный сброд, и куда решалась заглядывать полиция только в самых исключительных случаях.
После нескольких поворотов по таким же переулкам, дон Мигель, наконец, очутился на Калле-Ларга посреди предместья Барракас. К счастью, во все время пути им не попалось ни души, так как было уже поздно. Лишь кое-где светились еще в домах огни.
— Вот мы и добрались, — заявил дон Мигель, — остановившись перед небольшим, ноочень красивым домом, из окон которого, сквозь белые кисейные занавеси, тоже пробивался свет.