— Ха-ха-ха... Вздор!
— Нет, не вздор, а дело это очень серьезное.
— Глупости!
— Повторяю, что это дело очень серьезное для меня.
— Оставьте, пожалуйста.
— Я не могу оставить то, что так сильно задевает меня. Вам не было никакой надобности науськивать на меня мою жену и делать мне неприятности.
— Науськивать! Что за выражение! Я только намекнула вашей жене, что барракасская вдовушка-затворница обратила на себя ваше внимание — вот и все. Это она могла услыхать и от других, потому что весь город говорит о том, что вы на балу не спускали с нее глаз, а потом полетели догонять ее верхом, когда она уехала. Ссорить вас с женой я вовсе не думала.
— Однако вы это сделали...
— Но я сделала и кое-что хорошее для вас.
— Именно?
— Узнала то, что вы так желали знать.
— А! Это интересно...
— Очень даже, не только для вас, но и для меня. Вы хотели знать, какую жизнь ведет одна вдовушка, кто у нее бывает и что означает ее удивительное затворничество?
— Да, я интересуюсь всем этим с политической точки зрения, ради нашего общего дела.
— Будто бы?
— Разумеется, так. А то с какой же еще целью?
— Ха-ха-ха! Ох, Господи!
— Чему вы смеетесь, сеньора?
— Очень уж смешно, вот и смеюсь.
— Ну, я понимаю, в чем дело, сеньора.
— И я тоже, сеньор.
— Вот какие мы с вами проницательные, никак не можем обмануть друг друга!
— Ха-ха-ха... да. Ну, а дальше что скажете, сеньор Маринио?
— Дальше? Дальше я хотел бы знать, что именно вы узнали.
— Между прочим, я узнала, что мое подозрение о том, что эта затворница — унитарийка, вполне подтвердилось.
— Ну, это едва ли!
— Уверяю вас, что она самая закоренелая унитарийка.
— Ну, пусть так. А дальше что вы узнали?
— Вы намекнули мне, что у нее в доме кто-то скрывается.
— Да, в виде предположения.
— Нет, вы не предполагали, а знали.
— Допустим и это. Дальше что, сеньора?
— Против ее дома есть лавка, в которой служит одна негритянка. К этой негритянке я послала сказать, чтобы она постаралась разведать, что делается у донны Гермозы, и сообщить мне. Негритянка приходила ко мне вчера и сегодня.
— Ну, и что же?
— Какой вы нетерпеливый, дон Маринио!
— Не более вас, сеньора, когда дело касается политических интересов.
— На этот раз ваши «политические интересы» очень сомнительного свойства, дон Маринио.
— Продолжайте, ради Бога, сеньора! Что же сообщила вам негритянка?
— Сочувствую вашему «политическому» нетерпению, — улыбнулась сеньора Эскурра и продолжила:
— Между прочим, негритянка сообщила мне, что у донны Гермозы, действительно, укрывается один прекрасный молодой человек.
— Да?
— Да. Днем они гуляют под руку по саду, по вечерам пьют там же кофе, а ночь проводит он у нее в…
— Что такое?! Где он проводит ночь? — вскричал Маринио, весь красный и с горящими глазами.
— У нее в доме.
— Ну, да, раз он живет там...
— Он живет во флигеле, но как только наступает ночь...
— И тогда?
— Тогда ничего более не видно, — спокойно заключила донна Мария Жозефа, насмешливо взглянув на своего собеседника.
— А! Ну, что у нее живет мужчина, я это давно уже знал. Откровенно сознаюсь теперь в этом.
— А кто этот мужчина?
— Пока еще не знаю.
— Ну, и я тоже. Я только подозреваю, кто это, — с таинственным видом сказала старуха.
— Кто же именно? — поспешно спросил Маринио.
— Не скажу, пока не узнаю точно.
— Положим, мне гораздо интереснее узнать, в каких отношениях находится этот молодой человек с донной Гермозой, нежели знать кто он. Надеюсь, что вы по дружбе ко мне постараетесь узнать именно об этом. Сделать это мне самому довольно трудно. Я уже пытался, но ровно ничего не добился. Дом этой вдовушки похож на монастырь; снаружи в нем не заметно ни малейшего движения: двери всегда заперты, окна занавешены, слуги кажутся немыми, посетителей почти не бывает. В последние три недели раза три приезжала Аврора Барро; только Мигель дель Кампо, двоюродный брат вдовушки, бывает почти каждый день, да донна Августина была раза четыре и...
— И по ночам вокруг дома стоят часовые сеньора Маринио, — добавила Мария Жозефа.
— Откуда вы это знаете? — с удивлением спросил гость.
— Мало ли что я знаю... Отчего вы не подружитесь с Мигелем дель Кампо? Он, кажется, хороший федерал.
— Да, в этом не может быть никакого сомнения, но он очень горд, а это мне не нравится.
— Так попросили бы Августину представить вас донне Гермозе и ввести к ней в дом.
— Я не хочу вмешивать в это дело, имеющее исключительно политический характер, других, кроме вас, сеньора.
— Будет вам, плут этакий сваливать все на политику! Не будь эта вдовушка такая хорошенькая, как говорят, вы, наверное...
— Клянусь вам, сеньора.
— Не клянитесь, пожалуйста... знаю я вас. Для нее большая честь, что такой видный человек, как вы, обратил на нее внимание.
— Сеньора!..
— Да и чего вы стесняетесь? Дело это очень обыкновенное и понятное... А что вы скажете мне, если я заставлю эту вдовушку придти ко мне в качестве просительницы, а потом пришлю ее к вам в типографию или в известный маленький домик?
— Вы это серьезно говорите? — воскликнул Маринио с просиявшим лицом, подвинувшись ближе к старухе и взяв ее за руку.
— Ах, шельмец, как обрадовался! Успокойтесь, я вовсе не шучу, это не трудно устроить, в особенности, если мои подозрения оправдаются. Вам придется только подождать, так, дня три или четыре. Друг мой, — вкрадчиво сказал Маринио, целуя сморщенную и неопрятную руку старухи, — я только того и желаю, чтобы вы заполучили к себе эту даму и потом направили ее ко мне. При вашем могуществе и удивительном уме вам это легко сделать. За такую услугу я сделал бы все, что хотите.
— Приложу все свое старание, чтобы доставить вам это удовольствие, тем более, что в этом деле замешан мой личный интерес. В случае успеха, я так утру нос Викторике, как он и не ожидает!
— Значит, вы в самом деле думаете, что в доме барракасской вдовушки скрывается что-нибудь очень важное?
— Подозреваю. Во всяком случае ваши желания будут исполнены. А чем мы отплатите мне за мою услугу?
— Хотите, я вам завтра же пришлю сто экземпляров моей газеты для раздачи вашим добрым слугам?
— Пожалуй, если там будет что-нибудь подходящее, способное привести всех в ужас и трепет.
— Не беспокойтесь: там в самых мрачных красках будут описаны последствия измены правительству и федерации.
— Пришлите, но...
— Кроме того, я поблагодарю вас еще кое-чем. Только, пожалуйста, ничего не говорите моей жене.
— Да ведь я только пошутила.
— Ну, а я умоляю вас избегать с ней подобных шуток, если не хотите совсем обидеть меня.
— Хорошо, хорошо, не буду... Итак, вдовушка будет вашей, но только с условием...
— Ах, Господи, еще условие! Какое же, сеньора?
— Сначала дайте слово, что вы исполните его.
— Даю, если только это будет в моих силах.
— Я невозможного ничего не потребую. Если я найду того, кого не мог найти Викторика, и пришлю к вам в казармы, примете вы его?
— Кого, вдовушку?
— У вас только одна вдовушка и на уме!
— Так кого же вы хотите прислать в казармы?
— Того, кого я ищу и надеюсь найти. Поняли?
— Ах, да! Понял, понял.
— Я думаю, мне не за чем говорить вам, что мы с вами только тогда можем быть полезны друг другу, когда наша дружеская связь не прекратится, — с многозначительным взглядом добавила сеньора Эскурра.
— Я этого никогда не забываю, сеньора, — ответил Маринио, вставая.
— Тем лучше... Вы уже уходите?
— Да, мне пора. Когда прикажете явиться к вам?
— Дня через четыре.
— Хорошо. До свидания, сеньора.
— До свидания, мой друг. Кланяйтесь своей жене и не обращайте внимания на ее капризы.
— Вам хорошо это советовать, сеньора, а попробовали бы вы побыть на моем месте! Ну, однако, прощайте.
Поцеловав еще раз у Марии Жозефы руку, Маринио поспешно удалился.