— Меня это устраивает, тупица, — ответила довольная Мона. — Мы встретимся потом в «Варшаве»?
— В «Хельсинки», — сказал Стив.
— Неминуемо, — промямлила Криста, думая о Питере Стайне. Если он выехал сразу же, то пробудет в пути еще три часа. Мммммммм! Мысль о нем зажгла ореол вокруг ее сердца.
Они оставили Стива сидеть за столом, после того как обсудили, где находится «Варшава». Он весело махал им рукой, пока они шли к выходу. На тротуаре возле клуба ей показалось, что мягкий бриз состоял из чистого кислорода. Полная луна зажгла огнем океан, видневшийся в конце улицы. Музыка доносилась словно с расстояния в миллион миль. Абдул и Мона попрощались. Они решили пошляться, соответственно, в поисках большего покоя и меньших неприятностей.
— А где тут играют в биллиард? — поинтересовался Роб, когда те удалились.
— Вон там, — Криста показала в противоположную от океана сторону. — А тебе действительно хочется поиграть или, может, пройдемся немного по песку?
— А тебе этого хочется?
— Да.
Он хотел этого тоже. Удивительно. Удивительно.
Они не разговаривали, когда пересекли Океанскую дорогу и вышли на берег. Он был безлюден. Они сбросили обувь. Башня спасателей охраняла пустоту. Море было плоским, сверкало в свете луны. Их окружала влажная духота. За ними светилась среди темноты территория «Арт Деко», где звуки джаза под сурдинку сливались с мягким роком. Над всем этим, в звездной пустыне, Бог жил-не тужил в своем мире. Именно так считал Роб, когда смотрел, как рядом с ним идет Криста, сияя лучами доброты в этом суетной, капризном мире.
— Ну и ночка, — заметил он.
— Она еще не кончилась.
Криста засмеялась, откинув назад голову и повернувшись к нему.
— Ты прекрасна, Криста.
— Ты тоже прекрасен, Роб. — Значение ее слов отличалось от того, что подразумевал он. Оба это понимали.
Они брели все дальше.
— Интересно, где спят чайки? — спросила Криста, прячась за безопасность беседы. Он пожал плечами, не желая делать то же самое. Они подошли к самой воде. Криста забрела на мелководье.
— Я хотела бы сплавать на Багамы.
— Я хотел бы поехать туда, куда поедешь ты.
— Давай, Роб, давай, просвещайся. — Она улыбнулась ему, как бы давая понять, что она знает, что он пытается сказать, и что ему не следует говорить это.
— Я не люблю Лайзу, — сказал он.
— Я тоже.
Его лицо помрачнело, потому что она шутками пыталась сбить его с серьезного тона.
— Криста, ты ведь понимаешь, что я имею в виду.
— Ты говоришь, что я тебе немножко нравлюсь. Это о'кей. Ты мне тоже симпатичен.
— Это не немножко, Криста. Все гораздо сильнее.
— Роб, это не так. Не так. Ты молод. Вероятно, я тебе нравлюсь, потому что я всюду бывала, много повидала, испытала. На самом деле я старая и тусклая, а Лайза без ума от тебя. Тебе она нравится. Я знаю это. Просто ты смущен.
— Нет, я не смущен. — Он повысил голос, подчеркивая этим свое ужасное смущение. — Пожалуйста, не говори, что я смущен. — Он побрел по воде к ней.
Она прошла несколько футов вдоль берега. Он следовал за ней, подходя все ближе. Луна высветила его лицо. Это был лик встревоженного божества. Криста никогда еще не видела его таким красивым. И внутри нее шевельнулись молекулы.
— Роб. Не нужно. Не нужно ради тебя самого.
— Ты любишь Питера Стайна? — спросил он с безнадежностью в голосе.
— Да, мне кажется.
— И когда ты увидишься с ним снова?
— Он сейчас едет из Ки-Уэста.
— Почему ты любишь его? — Слова «а не меня» повисли в ночном воздухе.
Боль отразилась на его лице, когда он задал этот нелепый вопрос.
— Ох, Роб, я не знаю. — Она взмахнула руками, подчеркивая невероятную тайну любви.
— Он ведь казался таким ничтожеством, когда мы встретили его тогда, на дне. — Он ничего не мог с собой поделать, хотя и понимал, что говорить подобные вещи страшно нелепо.
— Мы все бываем порой ничтожествами. — Упрек вернулся к нему назад, как он этого и ожидал.
Они спокойно брели по мелким волнам, позволяя рассеяться неожиданно возникшему яду.
— Видимо, съемки будут невыносимыми, — сказал наконец Роб. — Может, мне следовало бы сгинуть?
Он почувствовал угрызения совести, когда пошел с этой коварной карты. Он почти почувствовал, как застыла Криста. Она была такой доброй, такой чистой, такой целеустремленной. И ведь разве в любви и на войне не должно быть все честным, допустим ли даже такой маленький шантаж?
— Ты ведь не слабак и не лодырь, Роб, — сказала она. — Ты сильный, отвечаешь за свои поступки, держишь свое слово. Вот что мне нравится в тебе.