Он был силен этой своей слабостью, силен тем, что не боялся ее и на ней выстроил все свое творчество.
Советский слушатель, привыкший либо к песням героев о героическом строительстве Байкало-Амурской магистрали, либо к лозунгам первобытных рокеров, призывающих в каждой песне немедленно разрушить старый мир и на его месте выстроить новый (что было, в общем, тождественно идеям всех советских песен), мгновенно шалел от демонстрации неприкрытой, откровенной, сумасшедшей слабости. И поскольку каждый из этих слушателей (включая и меня, и Цоя, и всех наших друзей) был слаб точно так же, как и Майк (только не рисковал об этом говорить даже самым близким, не то чтобы вот так — со сцены незнакомым людям), он, конечно, немедленно попадал в плен песен Майка и тут же включал его в список своих (и только своих, интимно-своих) любимых артистов. И Майк становился больше, чем просто артистом. Он был словно бы внутренним голосом каждого слушателя, он пел про себя и про каждого, он был — не грех повториться — интимен до чрезвычайности. В этом с ним до сих пор ни один поэт, музыкант, ни один даже клоун не может сравниться, а клоуны — это как раз те, кто погружается во внутренний мир — свой и зрителя — глубже всех прочих пишущих, поющих, танцующих и рисующих.
Звукорежиссер, работавший над записью «LV», Игорь Гудков (которого и тогда и теперь, когда он стал видным кинопродюсером, называли и называют «Панкером»), вспоминает об этой сессии как об одном из лучших, хотя и очень коротких периодов своей жизни.
Все было очень легко и просто. Все было как отдых, как каникулы и при этом как самое важное дело в жизни каждого. «А люди приходили и опять уходили, и опять посылали гонцов в гастроном», — как спел сам Майк в «Сладкой N», правда совершенно по другому поводу.
Запись проходила в студии ЛГИТМиКа — Ленинградского театрального института. Там же Панкером был записан и первый альбом группы «Секрет».
Несмотря на то что аппаратура в театральном институте по современным меркам была совершенно, как говорила моя бабушка, «аховая», атмосфера в студии Панкера царила волшебная.
Моховая — центр центров Ленинграда — уютная, старая улица, рядом — Летний сад, Фонтанка, Нева, собственно тоже в непосредственной близости. С другой стороны — Невский, «Сайгон», «Пале-Ройяль» — те места, где собиралась молодая творческая интеллигенция и интеллигентно, с шутками-прибаутками и легким, интеллигентским же матерком выпивала сухое вино. Там всегда было хорошо, там и сейчас хорошо — и на Моховой, и на Фонтанке, и на Неве.
Атмосфера диктовала свои условия. Плохую музыку в таком месте написать и записать очень сложно. Нужно быть отъявленным подонком, чтобы сделать что-то плохое на Моховой. Подонков в нашем городе множество, и на Моховой, как и в любом другом районе города, я думаю, творятся страшные вещи. Но ни Майк, ни Панкер, ни все те, кто записывал «LV», подонками не были, поэтому альбом получился отличный.
Если говорить о стилях, то это самый разноплановый альбом Майка. Он сыграл здесь всю свою любимую музыку.
Здесь и реггей, по которому тогда все «продвинутые» в Ленинграде с ума сходили — с подачи БГ. (Борис в «Растафаре» играет и поет — а как же без него, он, без шуток, — главный специалист по музыке реггей в нашем городе, несмотря на достаточное количество уже почти аутентичных черных санкт-петербургских групп.)
«Растафара» — отличное реггей, единственный номер в этом стиле, написанный Майком. Он, при всей своей любви к ритм-энд-блюзу и симпатии к черным блюзме-нам, кажется, любил Джонни Уинтера больше, чем Би Би Кинга, Кита Ричардса больше, чем Мадди Уотерса и Хен-дикса, а Гребенщикова — сильнее, чем Боба Марли. Единственный черный артист, который приходит на ум в связи с Майком — это Чак Берри. Но я думаю, что Майк любил Берри за бесчисленные кавера его песен, сыгранные любимчиками Майка, и за его сценическую утиную походку.
Однако БГ, умеющему увлечь кого угодно чем угодно, удалось развести Майка на совершенно классический реггей-номер, и он чисто музыкально получился в альбоме одним из лучших — наверное, оттого, что Борис, наряду с Майком, вложился в него по полной.
Вообще, у меня есть ощущение, что в тот период времени БГ играл в Дэвида Боуи, вытаскивающего Игги Попа на большую сцену — в период записи гениальной пластинки Игги и Дэвида «Lust For Life». Оттуда же и заимствована, собственно, песня «Tonight» — и без особенных купюр спета Майком по-русски, она даже не переименована — «Сегодня ночью», и все дела. БГ поддержал ее тоже в полную силу — песня-то классическая.
На «LV» Майк сыграл — первый и единственный раз в жизни — панк-рок («Я не знаю, зачем я живу» или «Песня для Свина»). Прошелся по Дилану — уже ничего не скрывая, спел на свой лад «Slow Train Coming» — и получилась песня «Завтра меня здесь не будет» с припевом про все тот же «Медленный поезд». Не были забыты и Игги Поп с Дэвидом Боуи — их песня «Tonight» Майком даже не переименована — «Сегодня ночью», и все дела.
Песня «Гуру из Бобруйска» — блатняк в духе Алеши Дмитриевича, песни которого Майк ставил выше большинства творений «русского рока» — произведение разовое. Я не помню, чтобы Майк шибко часто ее исполнял на концертах. По сути, это посвящение Юрию Морозову — замечательному человеку, ныне, к большому сожалению, покойному, одному из лучших звукорежиссеров нашей страны. Помимо всего прочего, Юра писал песни, хорошо пел и неплохо играл на гитаре, фортепиано, барабанах — он стремился овладевать максимально большим числом музыкальных инструментов, был из тех, кто стоят за «школу» в музыке, не любил пение мимо нот, считал, что рок-музыка — это большое искусство именно с точки зрения музыки. В общем, играя рок, он был полной противоположностью компании, в которой жил Майк, БГ, Цой, да и я, разумеется. Мы смотрели на музыку совершенно по-другому. А Майк и подавно. Он мог бы простить Морозову его музыкальное занудство, но Юра писал еще и тексты своих песен — и тексты эти буквально выводили Майка из себя.
«Отдал бы все на свете, чтобы умер на кресте не ты, а я, распятый за любовь твою. Возьми мою молитву. Ты же видишь, что я гибну, потому что я люблю тебя, люблю».
Это одна из лучших песен Морозова, он чудесно спета и написана совершенно искренне — Юра всегда верил в то, о чем пел, он был христианином (на момент знакомства Майка с его творчеством, правда, Морозов был где-то между йогой и Буддой — к христианству он пришел позже).
О религии и вере, как написано выше, Майк никогда не говорил, но, в силу того что был человеком умным — и очень умным, — убежденным атеистом быть просто не мог. Он не терпел прямых религиозных мотивов в рок-н-ролле, и когда кто-то начинал (да еще и достаточно косноязычно) петь об этом, Майк начинал беситься.
Самым большим раздражителем в песнях Морозова была для Майка, как мне кажется, их абсолютная искренность. Майк, по всей видимости, думал: «Ну как же так, ну что же ты за урод, о таких вещах, и так плохо…» На мой взгляд, излияние своих религиозных чувств в рок-н-ролле в такой прямой форме, как у Морозова, он считал просто пошлостью, а пошлости он не терпел совершенно.
Ну и написал Майк «Песню Гуру» — злую, четко адресованную, не оставляющую никаких сомнений в отношении Майка к Морозову и его творчеству — и навсегда лишил себя удовольствия общения с Юркой.
Хотя, даже если бы не эта песня, вряд ли бы они сошлись. Слишком по-разному они понимали музыку и слишком убеждены были в правильности собственных позиций.
Несмотря ни на что, песня получилась достаточно веселой, чтобы не испортить альбом.
«Белая ночь — Белое тепло» — благодарный кивок любимому Майком Лу Риду и группе Velvet Underground. В их музыку российский слушатель не врубится никогда, хотя «Велветс» — реальная, настоящая классика, не дипапал какой-нибудь. Джон Кейл, Лу Рид и Нико — это титанические фигуры, это столпы рок-музыки, а Россия прошла мимо них, так же как прошла мимо Боба Дилана, Нила Янга, GGrateful Dead, мимо «Pet Sounds» Beach Boys, мимо первого альбома, «Трубача» Pink Floyd — единственного, который представляет интерес, и единственного, который можно назвать настоящим их шедевром. Это не хорошо и не плохо, якуты и аборигены Австралии тоже вряд ли слышали Леонарда Коэна. Рок — не русская музыка. Но тем, кто пытается здесь играть рок-н-ролл, приходится как-то приспосабливаться, играть так, чтобы на их концерты хоть кто-то ходил. И выходы есть — очень простые. Можно начать играть что-то похожее на блатняк, а можно всю жизнь просидеть по клубам ранга «Орландины». Второй путь правильнее — те, кто считается у нас иконами и чуть ли не Львами Толстыми рок-музыки у себя на родине, до седых волос рубятся по клубам — ив этом кайф. Рок-н-ролл — клубная музыка. На стадионах играют поп-артисты.