Леди Бритомарт. Не издевайся, Эндру.
Андершафт (шокированный, Барбаре). Надеюсь, ты не думаешь, что это насмешка, дорогая моя?
Барбара. Нет, конечно; а впрочем, и это не беда: половина нашей армии в первый раз пришла на митинг забавы ради. (Вставая.) Идем. (Обнимает отца и, уводя его, зовет других.) Идем, Долли. Идем, Чолли.
Казенс встает.
Леди Бритомарт. Я не потерплю такого непослушания. Адольф, сядьте.
Он не садится.
Чарлз, вы можете идти. Вам нельзя присутствовать на молитве — вы не в состоянии вести себя прилично.
Ломэкс. Ну, знаете ли! (Уходит.)
Леди Бритомарт (продолжает). А вы, Адольф, умеете держать себя, когда захотите; я желаю, чтобы вы остались.
Казенс. Дорогая леди Брит, в семейном молитвеннике есть слова, которые я не желал бы слышать из ваших уст.
Леди Бритомарт. Какие же это слова?
Казенс. Вам придется сказать при всей прислуге, что мы делали многое, чего не должны были делать, и не сделали того, что должны были сделать, и что в нас мало доброго. Этого я не могу слышать, это несправедливо по отношению к вам, несправедливо по отношению к Барбаре. Что же касается меня лично, то я решительно протестую: я сделал все, что мог. Иначе я не смел бы жениться на Барбаре, не мог бы смотреть вам в глаза. И потому я должен идти в гостиную.
Леди Бритомарт (оскорбленная). Хорошо, идите.
Казенс делает шаг к двери.
И запомните, Адольф...
Он оборачивается.
Я сильно подозреваю, что вы вступили в Армию спасения только ради Барбары, ни для чего больше. Я отдаю должное ловкости, с которой вы водите меня за нос. Но я вас раскусила. Смотрите, чтоб не раскусила и Барбара. Вот и все.
Казенс (с невозмутимой кротостью). Не выдавайте меня, леди Брит. (Выскальзывает из комнаты.)
Леди Бритомарт. Сара, никто не мешает тебе уйти. Это будет гораздо лучше, чем сидеть с таким видом, точно тебе хочется быть где угодно, только не здесь.
Сара (томно). Хорошо, мама. (Уходит.)
Леди Бритомарт порывистым движением прикладывает к глазам платок.
Стивен (бросается к ней). Мама, что с вами?
Леди Бритомарт (смахивает слезы). Ничего. Глупости. Иди и ты к нему, если хочешь, и оставь меня с прислугой.
Стивен. О, ради бога, не думайте так, мама. Мне... Мне он не по душе.
Леди Бритомарт. А другим по душе. Вот как несправедлива к женщине судьба. Женщина воспитывает детей, то есть сдерживает их порывы, отказывает им в том, чего им хочется, задает им уроки, наказывает их за проступки, берет на себя все неприятные обязанности. А потом, когда ее дело сделано, является отец, который только баловал и портил их, и отнимает у нее любовь детей.
Стивен. Нашей любви он у вас не отнимет. Это просто любопытство.
Леди Бритомарт (резко). В утешении я не нуждаюсь, Стивен. Ровно ничего не случилось. (Встает и идет к двери.)
Стивен. Куда вы, мама?
Леди Бритомарт. В гостиную, разумеется. (Выходит из комнаты.)
Когда она открывает дверь, слышно, как на концертино играют «Вперед, о воины Христа» под аккомпанемент тамбурина.
Ты идешь, Стивен?
Стивен. Нет, не иду.
Она уходит. Он садится на кушетку, поджав губы, с выражением сильнейшего неодобрения.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Во дворе Вестхэмского убежища Армии спасения довольно холодно в это январское утро. Само здание убежища — старый склад — только что побелено известкой. Фасад его выходит на середину двора; в нижнем этаже — дверь, другая — в верхнем, чердачном этаже, без балкона и без лестницы, но с блоком для втаскивания наверх мешков. Если выйти из двери нижнего этажа во двор, налево — ворота на улицу, за воротами — каменная кормушка для лошадей, направо — стол под навесом, защищающим его от непогоды. Возле стола лавки; на одной из них сидят мужчина и женщина. И ей и ему, как видно, сильно не везет в жизни; они кончают завтрак — у каждого по толстому ломтю, намазанному маргарином с патокой, и по кружке воды с молоком.
Мужчина — ремесленник без работы, говорун и позер, еще молодой, юркий и достаточно сообразительный, чтобы быть способным на все, кроме честности ы каких бы то ни было альтруистических побуждений. Женщина — обыкновенная старая карга, побирушка, олицетворение нищеты и отверженности. На вид ей лет шестьдесят, на самом деле, вероятно, лет сорок пять. Если б это были богатые люди, в перчатках и с муфтами, укутанные в меха, они закоченели бы и чувствовали бы себя несчастными: январский холод пронизывает до костей. После первого же взгляда на грязные строения складов на заднем плане и на свинцовое небо над выбеленными стенами двора любой состоятельный бездельник умчался бы на берега Средиземного моря. Но этих двоих тянет к Средиземному морю не больше, чем на луну; и так как они вынуждены держать платье в закладе чаще, чем надевать его на себя, в особенности зимой, то холод их не угнетает, а, скорее, придает им бодрости, которая после еды переходит чуть ли не в веселье. Мужчина, отхлебнув из кружки, встает и прохаживается по двору, глубоко засунув руки в карманы и время от времени приплясывая.