Андершафт. Опрятность и степенность не нуждаются в оправдании, Барбара: они говорят сами за себя. Я не вижу здесь ни тьмы, ни ужаса. В твоем убежище я видел нищету, холод и голод. Ты давала им хлеб с патокой и мечту о небесах. Я даю им от тридцати шиллингов в неделю до двенадцати тысяч в год. Мечту они найдут себе сами; мое дело следить за канализацией.
Барбара. А их души?
Андершафт. Я спасаю их души так же, как спас твою.
Барбара (возмутившись). Вы спасли мою душу! Что вы хотите этим сказать?
Андершафт. Я кормил тебя и одевал, и дал тебе приют. Я заботился о том, чтобы ты жила в достатке, — давал денег больше, чем нужно, так что ты могла быть расточительной, щедрой, великодушной. Это спасло твою душу от семи смертных грехов.
Барбара (в смущении). Or семи смертных грехов!
Андершафт. Да, от семи смертных грехов. (Считает по пальцам.) Пища, одежда, дрова, квартирная плата, налоги, респектабельность и дети. Ничто, кроме денег, не может снять эти семь жерновов с шеи человека, а дух не может воспарить, пока жернова тянут книзу. Я снял их с твоего духа. Я помог Барбаре стать майором Барбарой, я спас ее от преступления нищеты.
Барбара. Вы называете нищету преступлением?
Андершафт. Тягчайшим из преступлений. Все другие преступления — добродетели рядом с нею, все другие пороки — рыцарские добрести в сравнении с нищетой. Нищета губит целые города, распространяет ужасные эпидемии, умерщвляет даже душу тех, кто видит ее со стороны, слышит или хотя бы чует ее запахи. Так называемое преступление — сущие пустяки: какое-нибудь убийство или кража, оскорбление словом или действием. Что они значат? Они только случайность, только вывих; во всем Лондоне не наберется и пятидесяти настоящих преступников-профессионалов. Но бедняков — миллионы; это опустившиеся люди, грязные, голодные, плохо одетые. Они отравляют нас нравственно и физически, они губят счастье всего общества, они заставили нас расстаться со свободой и организовать противоестественный жестокий общественный строй из боязни, что они восстанут против нас и увлекут за собой в пропасть. Только глупцы боятся преступления; но все мы боимся нищеты. Ба! (Барбаре) Тебе жаль твоего полуспасенного хулигана из Вестхэма, ты обвиняешь меня в том, что я подтолкнул его душу на путь гибели. Что ж, приведи его сюда, и я толкну его обратно, на путь спасения. Не словами и не мечтой, а постоянной работой, хорошим жильем в здоровой местности, тридцатью восьмью шиллингами в неделю. Через три недели он заведет себе пестрый жилет, а через три месяца — цилиндр и место на церковной скамье; не пройдет и года, как он будет пожимать руку какой-нибудь герцогине на заседаниях Лиги Подснежника и вступит в партию консерваторов.
Барбара. И от этого он станет лучше?
Андершафт. Ты сама знаешь, что да. Не лицемерь, Барбара. Он будет лучше есть, жить в лучших условиях, лучше одеваться, лучше держать себя, дети его прибавят в весе. Это лучше, чем клеенчатый матрас в убежище, колка дров, хлеб с патокой вместо обеда, за каковые блага он обязан то и дело становиться на колени и благодарить бога; у вас это, помнится, называют «коленопреклонение в строю». Какая дешевка — обращать ко Христу голодных людей! С Библией в одной руке и с куском хлеба—в другой. На таких условиях я взялся бы обратить Вестхэм в магометанство. Попробуй-ка обратить моих рабочих: душа их голодает, потому что тело сыто.
Барбара. А Ист-Энд обречь на голодную смерть?
Андершафт (тон у него меняется под влиянием горьких и печальных воспоминаний). Я сам родом из Ист-Энда. Я голодал и философствовал, пока в один прекрасней день не поклялся, что буду сытым и свободным человеком, что меня не остановят ни доводы рассудка, ни мораль, ни жизнь мне подобных, а разве только пуля. Я сказал ближнему: «Умирай с голоду, лишь бы мне остаться в живых» — и с помощью этих слов стал свободным и сильным. Пока я не добился своего, я был опасный человек, а теперь я полезный член общества, благодушный и доброжелательный джентльмен. Такова, мне думается, история большинства миллионеров-самоучек. Когда она станет историей каждого англичанина, Англия будет страной, в которой стоит жить.
Леди Бритомарт. Довольно ораторствовать, Эндру. Здесь это не к месту.
Андершафт (задетый за живое). Милая, я не знаю другого способа передавать свои мысли.
Леди Бритомарт. Твои мысли — вздор. Ты выдвинулся потому, что был эгоистичен и ничем не гнушался.