— Но, может быть, он не острижен, а женщина случайно оборвала его, поправляя свою прическу? — не сдавался я.
— Нет, не может. Если волос оборвать, то место разрыва будет не ровное, а ступенчатообразное. Окончание волоса успело несколько зашлифоваться, надо полагать, стрижка была произведена не менее двух-трех недель тому назад. Это уже уточнит специалист.
— А как вы установили, что эта женщина — крашеная блондинка? — спросил я.
— Очень просто. Весь волос светлый, а у корня темный. За время, прошедшее после окраски, волосы отросли и у корня имеют свой естественный цвет.
— Однако, — возразил я, — еще неизвестно, чей это окурок и чей волос. Может быть, он принадлежит жене профессора или вообще попал в машину случайно, — сказал я.
— Проверим, — спокойно ответил Гончаров и, улыбнувшись, спросил: — Вы видели когда-нибудь завитую женщину после купания или попавшую под дождь?
— Видел, — ответил я, не понимая смысла вопроса.
— Тогда вы, очевидно, заметили, что при перманенте мокрые волосы вьются мелкими кудряшками…
Я вынужден был признаться, что до сих пор на это не обращал внимания.
Гончаров продолжал:
— При других способах завивки волосы, наоборот, от воды расправляются и висят, как солома, если волосы вьются от природы, то они остаются без изменения. Если положить волос в блюдце с водой, он или завьется, или выпрямится, или останется таким же. Вот мы и можем узнать, какую прическу носит наша незнакомка.
— Так давайте проделаем этот эксперимент, — предложила Коваленко, — ведь это действительно важная примета.
— Вообще-то всякие испытания и эксперименты с вещественными доказательствами должен делать только эксперт. И все это надо протоколировать, — заметил Гончаров. — Но дело у нас срочное, время не ждет, давайте экспериментировать сами, а потом составим соответствующий акт.
Коваленко принесла блюдечко с водой. В торжественной тишине волос был опущен в воду и свернулся в колечко.
— У нее перманент! — воскликнул я.
— Правильно. Видите, сколько мы узнали о нашей незнакомке по одному только волосу! Теперь нам ясно, что Савушкин возил в машине женщину. Мало того, мы можем сказать, что возил он ее не далее чем вчера, судя по свежести окурка и помады. Конечно, не исключена возможность, что жена профессора Кадомцева курит и красит губы яркой помадой и что именно она была в машине.
— По-моему, это исключено, — вмешался Дроздов. — Если бы Савушкин возил вчера жену профессора, он сам сказал бы нам об этом. Зачем ему скрывать?
— Логично! — одобрил майор.
На пороге комнаты появилась Зайцева и доложила, что приехал профессор Кадомцев. Это было очень кстати. Все мы перешли в кабинет Дроздова, куда секретарь пригласила профессора. Мы увидели маленького роста старичка, одетого, несмотря на жаркий день, в черный костюм, застегнутый на все пуговицы.
— Мне нужен товарищ Коваленко, — низким отчетливым голосом произнес он. — Я Кадомцев.
После того, как Коваленко познакомила профессора со всеми нами, Дроздов сказал:
— Очень жаль, товарищ Кадомцев, что мы отнимаем у вас время, но чрезвычайные обстоятельства…
— Чем могу быть полезен? — сдержанно отозвался профессор.
— Нами задержан ваш шофер Савушкин по обвинению в совершении убийства с целью ограбления…
Профессор был поражен. Он откинулся на спинку стула, вынул для чего-то очки, надел их, тут же снял и положил в карман.
— Это невероятно! Он, что же, задавил кого-нибудь?
— Нет, — ответил Дроздов и, в свою очередь, задал вопрос: — Вы никогда не видели у Савушкина оружия?
— Что вы! Откуда оно у него? Оружие, убийство… Я бы поверил еще, что он использовал машину не по назначению, но оружие?.. И тогда, позвольте спросить, почему он не ограбил меня? — Профессор пытливо оглядел нас. — У меня нередко бывают изрядные суммы…
— Скажите, профессор, кто, кроме вас, пользуется машиной? — вступил в разговор Гончаров.
— Никто не пользуется, — растягивая слова, ответил профессор. — А что, разве задержан еще кто-то?
— Нет, нет. Пока один Савушкин. Однако нами точно установлено, что не далее как вчера вашей машиной пользовалась какая-то женщина.
— Женщина? Странно! Моя жена больше месяца как уехала в Крым и вернется не раньше, чем через две недели.
— Может быть, кто-нибудь еще пользуется? — настойчиво переспросил Гончаров.
Кадомцев пожевал губами и твердо сказал: