— Ты что это делаешь, Юри? — поинтересовался парень. — Ты убивала людей для меня, твоим днём стала ночь, я пил твою кровь и водил за нос, какого хера ты сейчас делаешь, позволь поинтересоваться? — Мудзан жаждал услышать ответы на поставленные вопросы, ведь таких людей, как она, он не встречал, даже когда ещё был человеком.
«Вот как. Мне больно за тебя, но ты должен умереть. Ничего же страшного, если я позволю тебе зажить заново, а потом убью? Это и будет твоя плата за все, что ты сделал», — подумала девушка перед тем, как ответить демону.
— Не знаю, но я не могу вот так оставить тебя лишь потому, что ты демон. Если бы ты не рассказал, как тебе было больно, убила бы и не задумалась даже, но теперь не могу. То, что ты описал, так похоже на мои чувства. Ты так хотел жить, что даже стал демоном. Знал ли ты, какова цена такой жизни? Сколько тебе лет? Неужто за все эти годы смех окружающих так и продолжил оставаться ядом для тебя? — интересовалась Юри, заполняя дыру в лёгких Мудзана каждым заданным вопросом.
Замедленное биение её сердца отпечатывалось на коже первого из демонов. Мудзан никому не позволял приближаться к себе столь близко, но её хотелось подпустить ещё ближе. Настолько близко, что бы можно было дышать одними легкими на двоих. Уже и такое количество сердец было ему без надобности, достаточно было одного…на двоих.
— Ты даже имени моего не знаешь, а спрашиваешь такое, — отстраняя от себя Юри, молвил Мудзан, боясь, что желание насладиться её плотью может взять над ним верх. Сдерживать свои животные порывы оказалось не так просто, ведь демон никогда не делал ничего подобного.
— Что же ты будешь делать, узнав моё имя? — с ещё большим азартом задал он вопрос, беря охотницу за подбородок, дабы назвать ей настоящее имя и прочитать ответную реакцию в зеленых глазах. — Кибуцуджи Мудзан, — слетело с бледных губ черноволосого парня.
— Тот, о ком ты столь смело рассуждала за раменом, Юри, — зрачки охотницы сузились в страхе. Юри не знала, как ей реагировать. Тот, кого нужно убить, не колеблясь, стоял прямо перед ней, а сердце предательски тонуло в сомнениях. Разум твердил что-то вроде: «Ты так просто его не убьешь, будь хитрее», — но девушка понимала, что даже разум играет с ней, ведь прежде она никогда не колебалась. Ни разу её рука не дрогнула, и только сейчас хрупкие руки начали дрожать. Нет, не от страха. Юри не знала, как ей быть и что делать дальше.
— Чего же не хватаешься за меч? Твой долг — убить меня. Только подумай, ты могла бы избавить всех от такой напасти, как я, и больше бы твоя история не повторилась, ведь ряды демонов перестали бы пополняться изо дня в день. Или ты хочешь сказать, что я имею право жить? — спрашивал Мудзан, водя большим пальцем по нижней губе Юри.
— Кто я, что бы судить о таком? Ты совершил достаточно для того, чтобы потерять своё право на жизнь, но ты же до сих пор хочешь жить. Я знаю, хочешь. Хочешь рассмотреть краски вокруг — но все продолжает оставаться бесцветным даже теперь, когда ты бессмертен. Да и смогу ли я победить тебя? Разумнее будет сбежать, ведь своей жизнью дорожу не меньше твоего, — обуздав удивление, говорила охотница. — Но, пожалуйста, попробуй прислушаться ко мне, — набравшись смелости, просила она.
— Да кто ты такая, что я тебя слушал? Очередная девка, каких пруд пруди. Иди-ка сюда и подари мне то, что доселе ты берегла. Будем считать, что для меня берегла, — слова Юри достучались до сердец демона, тем самым спустив с цепей его безумие. Грань была нарушена, девушка смогла коснуться чувств тысячелетнего, и он начинал понимать, что же такое любовь, за которую стоит бороться. Мудзан в одно мгновенье осознал, что более не сможет ни убить стоящую перед ним девушку, ни отпустить, а желание попробовать на вкус её внутреннее органы продолжало противоречить тому, что стало причиной его внезапно появившейся тахикардии.
Парень толкнул девушку обратно на спальное место, а сам в мгновение ока навис над ней.
— Мудзан, — его имя сорвалось с девичьих губ, ещё сильнее растворяя разум в каждом сказанном ею слове. Каждое слово имело некоторую власть над тем, кто сам властвовал над другими.
Как посмела смертная думать, что ей так же больно, как и ему?
Как посмела вообразить, что жизнь его не имеет смысла?