— Всё кончится хорошо, — прошептал Парменион. — Обещаю тебе.
— Это по-прежнему слова влюбленного. Разумный человек не дает обещание, которое не может выполнить. А теперь ешь, и давай не будем больше говорить об этом сегодня.
Шли недели, и Парменион все больше убеждался в правоте Ксенофонта. Тоска и любовь к Дерае никуда не ушли, но его разум прояснился, и он чувствовал глубокий стыд за то, как по-дурацки вел себя в любовных делах.
Если бы Патроклиан оскорбился сильнее, то обратился бы с этим делом к Консулу, который порекомендовал бы эфорам приговорить Пармениона к смерти. В этом вопросе рассчитывать на защиту бессмысленно — закон был особый. Любой спартанец, изнасиловавший девственницу, приговаривался к смерти от яда или от меча. Сама же Дерая была бы принесена в жертву богине смерти, Гекате.
Теперь Парменион был в состоянии оглядываться на прошлое с холодной логикой. Сказать по правде, он не мог жалеть об их любовной связи; это стало высшей точкой его жизни и освободило от страданий детских лет, изгнало печаль и злобу. Он больше не жаждал отомстить Леониду, не мечтал повести армию против спартанцев. Всё, чего он хотел теперь — это жить с Дераей и воспитывать детей их совместной любви.
Днями они с Ксенофонтом выезжали верхом в сельские районы Пелопоннеса, а когда заходило солнце, юноша бегал по холмам, наращивая силу и подавляя страсти физическими нагрузками.
Ночами он мог сидеть с афинским полководцем, обсуждая военную тактику, или политическую стратегию. Ксенофонт был глубоко разочарован в неудаче Спарты провозгласить лидерство над всей Грецией, и печально предрекал грядущие катастрофы.
— Агесилай не хочет ценить фиванцев и всячески показывает свое презрение на публике. Это недальновидно. Я люблю этого человека, но он не видит многих опасностей. Он не может забыть, что именно действия Фив отбросили его от военных успехов в Персии. Он не умеет прощать.
— И тем не менее, — вставил Парменион, — возвращение из Персии многое ему принесло. Он сокрушил Фивы и восстановил позиции Спарты.
— Это распространенное в Спарте мнение, — согласился Ксенофонт, — но на самом деле единственный победитель — это Персия.
— Но персы не принимали участия в восстании, так ведь?
Ксенофонт громко рассмеялся. — Политика, Парменион. Не думай только о мечах и военных кампаниях. Агесилай вторгся в Персию и одержал там ряд побед. Персидское золото — которого там несметное количество — было направлено в Фивы и Афины. На это золото они снарядили свои армии; вот почему Агесилай был вынужден вернуться домой. У него был лишь один способ остаться в выигрыше — он направил послов в Персию, согласившись стать ее вассалом. Тогда Персия оставила Афины и Фивы без поддержки и выступила посредником в мирных переговорах.
— Хорошая стратегия, — заметил Парменион. — Не удивительно, что империя правит так долго. Небольшим количеством золота они остановили вторжение.
— Более того: все греческие города Азии были переданы во власть персов.
— Я этого не знал, — сказал Парменион.
— Этого не преподают спартанской молодежи, потому что это ударило бы по морали. Но дело не в Агесилае. Он знает, что не сможет снова выступить против Персии, потому что Фивы и Афины восстанут против Спарты в его отсутствие.
— Он же наверняка может встретиться с их правителями? Тогда он смог бы возглавить совместный поход на Персию.
Ксенофонт кивнул. — В точку. Но он никогда так не сделает. Его гнев ослепил его. Только не пойми меня неправильно, Парменион. Агесилай добрый Царь и хороший человек, образованный и понимающий.
— Мне трудно это понять, — признался Парменион.
— Знаешь? Любовь и ненависть очень похожи. Подумай о своем собственном безумии с Дераей — остановился ли ты, чтобы задуматься и оценить риск? Нет. С Агесилаем то же самое — только упомяни Фивы, и его лицо тут же меняется на глазах, а рука начинает шарить в поисках рукояти меча.
Слуги внесли их вечернюю трапезу, состоявшую из рыбы и сыра. Некоторое время они ели в молчании, но у Ксенофонта испортился аппетит, и он отодвинул свою тарелку, набрав себе кубок вина и добавив в него чуть-чуть воды. Он жадно выпил его и наполнил снова.
— Возможно, Клеомброт изменит ситуацию, — предположил Парменион. Спартанцы выбирали двух Царей, чтобы один из них мог повести воинов на битву, в то время как второй оставался дома и управлял делами города. Агесилай делил власть со своим кузеном, Агесополисом, но тот был простодушен и редко появлялся на публике. Смерть Агесополиса четыре месяца тому назад привела к возвышению Клеомброта, превосходного воителя и атлета.