Парменион высвободил свой меч и посмотрел на противника. — Скажи мне, — процедил он, — так ли выглядела Дерая, когда стояла на коленях, вымаливая жизнь?
Нестус пытался остановить вытекающую из живота кровь. Он посмотрел вверх и увидел глаза Пармениона. — Не надо… больше, — взмолился он.
— Ты пришел за смертью. И нашел ее, — сказал Парменион.
— Нет! — вскричал Ксенофонт, когда Меч Леонида взмыл вверх и обрушился на горло коленопреклоненного парня, взрезая жилы и сокрушая шейные позвонки. Нестус повалился на бок.
Парменион отвернулся от трупа и устремил взор на Леонида. — Подними его меч, — подстегнул юношу Парменион. — Давай! Возьми оружие — и умри, как умер он.
— Ты дикарь, — сказал Леонид, видя огонь безумия в глазах Пармениона. Юный спартанец подошел к Нестусу, перевернул его на спину и закрыл ему глаза.
Ксенофонт схватил Пармениона за руку. — Теперь уходи, — сказал полководец, понизив голос. — Уходи.
— Никто больше не желает биться со мной? — вскричал Парменион. Он обвел глазами наблюдателей, но никто не захотел встречаться с ним взглядами.
— Уходи, — приказал Ксенофонт. — Это не прилично.
— Прилично? — Парменион вырвался из рук Ксенофонта. — Приличие? Они убили Дераю и приехали убивать меня. Где во всем этом приличие?
Ксенофонт повернулся к Леониду. — За домом есть небольшой воз — на нем вы сможете отвезти Нестуса к его семье. Предлагаю ехать сейчас же. — Он обернулся к Пармениону. — Спрячь клинок в ножны, больше здесь боев не будет. Разрешение на поединок было только одно, и теперь оно израсходовано. Дальнейшее кровопролитие ни к чему не приведет.
— Нет, — сказал Парменион, — они пришли меня убивать, так пусть попробуют. Пусть попытаются теперь.
— Если не уберешь свой меч и не вернешься в дом, следующим, с кем тебе придется драться, буду я. Я ясно излагаю?
Парменион моргнул и открыл было рот, чтобы что-то сказать, но у него не оказалось слов. Он бросил меч и побежал в дом. Клеарх и Тинус стояли в дверях, но они посторонились, пропустив его внутрь. Он сел в своей комнате, сознание его металось. Дерая ушла. Сейчас она была еще жива, где-то в море; но всего через несколько дней будет мертва, и он не узнает, когда пробьет ее час.
Открылась дверь и вошел Клеарх, неся ковш воды и полотенце. — Лучше смыть кровь, — посоветовал слуга, — и поменять тунику. Что пожелаешь на ужин?
Парменион потряс головой. — Ужин? Я только что убил человека. Как ты можешь спрашивать меня об ужине?
— Я убил много людей, — сказал Клеарх. — Но как это относится к еде? Он был жив. Теперь — нет. Он был дураком; надо было ему послушать Ксенофонта, да отдохнуть сначала хорошенько. Но он не стал. Так что… чего желаешь вкусить за ужином?
Парменион встал, почувствовав легкое прикосновение, и посмотрел в лицо старика. — Ты не презираешь меня, так? Почему? Я знаю, что ты недолюбливал меня, когда был моим судьей на Играх. Так почему сейчас ты дружелюбен ко мне?
Клеарх встретил его взгляд и усмехнулся. — Человеку свойственно менять его мнение, парень. Теперь, раз ты, похоже, не в состоянии решить, что будешь есть, я приготовлю тебе немного рыбы в кислом молоке; она хорошо пойдет на пустой желудок. Теперь мойся и переодевайся. Завтра тебе предстоит долгий путь верхом.
— Завтра? Куда я отправляюсь завтра?
— Коринф, возможно, подойдет для начала, но думаю, Ксенофонт отправит тебя в Фивы. У него там есть один друг, человек по имени Эпаминонд. Он тебе понравится.
— У нас бывают такие смелые мечты, — говорил Ксенофонт, пока они шли вдвоем по саду под ярким лунным светом, — и порой боги смеются над нами. Я желал покорить Персию, повести объединенное войско в величайшее царство мира. Вместо этого живу как отошедший от дел старикан. Ты желал обрести любовь и счастье; но лишился и того, и другого. Однако ты молод, Парменион, у тебя еще есть время.
— Время? Без Дераи всё теряет смысл, — отвечал Парменион. — Я ощущаю это глубоко в душе. Она была единственной. Мы были так близки в эти пять коротких дней.
— Знаю, это прозвучит жестоко, но, возможно, твоя страсть обманывает тебя. Ты еще не набрался жизненного опыта и, быть может, слегка обезумел. А в Фивах есть много женщин, способных сделать мужчину счастливым.
Парменион посмотрел на искуственный пруд, глядя как убывающая луна отражается в его поверхности.
— Больше я не полюблю, — произнес он. — Никогда больше не открою своего сердца, чтобы снова испытать такую боль. Когда умерла мать, я почувствовал себя брошенным и одиноким, но где-то глубоко в душе предвидел такой конец — и, возможно, готовил себя к нему. Но Дерая? Как будто зверь с огромными когтями возник внутри и вырвал мне сердце. Я ничего не чувствую. У меня нет ни грез, ни надежд. За миг до поединка я хотел, чтобы Нестус убил меня. Но он сказал мне, что потребовал смерти Дераи.