— Поработайте над этим, — сказал Парменион. — Надо еще быстрее.
Подозвав Пелопида, он прошел в андрон. — Праздник в доме Александраса, о котором ты говорил, — там будет стража?
— Да. В народе этих людей не жалуют, — ответил Пелопид.
— Сколько стражников?
— Может пять, а может двадцать. Я не знаю.
— Снаружи или внутри дома?
— Снаружи. Это приватная оргия, — сказал Пелопид с широкой ухмылкой.
— Я встречу тебя у дома Александраса. Составим план, когда увидим, сколько там появится стражей.
Когда Пелопид ушел, Калепий вернулся в свою комнату, чтобы отрепетировать речь, оставив Пармениона в андроне. На какое-то время Парменион задумался, но вдруг заметил, что в комнате он не один. Повернув голову, он увидел спартанскую жрицу, Тамис, опиравшуюся на посох возле стола.
Тамис взирала на молодого спартанца, гордясь мощью огня его души, чувствуя его боль и поражаясь отваге, которую он проявлял, подавляя эту боль.
Какой-то миг он смотрел на нее, не веря.
— Итак, — сказала она, — не предложишь ли мне сесть, юный спартанец?
— Конечно, — ответил он, вставая, чтобы подвести ее к столу, где налил ей кубок воды. — Какими судьбами ты здесь, госпожа?
— Я иду, куда захочу. Теперь ты намерен возглавить это восстание?
— Да.
— Дай мне свою руку.
Парменион послушался, и она накрыла его ладонь своей. — С каждым ударом сердца перед человеком встает два выбора, — прошептала она. — И каждый выбор прокладывает новый путь, и человек должен пройти его, куда бы он ни привел. Парменион, ты стоишь на перепутье. Одна дорога ведет к солнечному свету и смеху, другая — к боли и отчаянию. Город Фивы сейчас в твоих руках, словно маленькая игрушка. На дороге к солнечному свету город будет расти и процветать, но на другой дороге он будет сломлен, разрушен в прах и позабыт. Вот слова, которые мне было велено передать.
— Так какая же дорога верна? — спросил он. — Как я это узнаю?
— Ты не узнаешь, пока не пройдешь по ней достаточно далеко.
— Тогда какой смысл говорить мне об этом? — процедил он, вырывая свою руку из ее руки.
— Ты — Избранный. Ты — Парменион, Гибель Народов. Сотни тысяч душ ты отправишь плавать по темной реке, кричать и вопить, сетуя на судьбу. Поэтому правильно и справедливо будет, чтобы ты сознавал свой выбор.
— Тогда скажи, как пройти по пути солнечного света.
— Скажу, но, как и слова Кассандры до меня, мои слова не изменят твоего пути.
— Просто скажи мне.
— Выйди из этого дома и оседлай своего скакуна. Уезжай из этого города и отправляйся по морю в Азию. Отыщи Храм Геры Книги.
— Ха! Теперь я вижу, — вымолвил Парменион. — Ты ведьма! Ты спартанка и служишь им. Я не стану слушать твоей лжи. Я освобожу Фивы, а если и есть город, которому суждено обратиться в прах — то это будет Спарта.
— Конечно, — сказала она, улыбнувшись, показывая свои сгнившие зубы и кроваво-красные десны. — Гибель Народов говорит, и его слова будут услышаны богами. Но ты несправедлив ко мне, Парменион. Мне нет дела до Спарты или ее грез, и я рада тому пути, который ты избрал. Ты важен для меня — и для мира.
— Почему я должен быть важен для тебя? — спросил он ее, но она покачала головой.
— Все выяснится со временем. Сегодня я тобой довольна; у тебя острый ум, ясное сознание. Скоро ты станешь человеком из железа, человеком великой судьбы. — Ее смех звучал как ветер в мертвых листьях.
Парменион ничего не сказал, но его пальцы устремились к кинжалу на поясе.
— Тебе это не понадобится, — мягко сказала она. — Я тебе не враг, и никому не расскажу о твоих планах.
Спартанец не ответил. Он не собирался рисковать жизнью Эпаминонда по слову спартанской ведьмы! Кинжал выскользнул на свободу…
— Парменион! — позвал Калепий, стоя в дверях. — Я думаю над заключением для своей речи. Не послушаешь последние слова?
Лишь на миг Парменион отвлек внимание. Он вновь взглянул на Тамис… но она исчезла. Вскочив на ноги, с кинжалом в руке, он заметался по кругу. Но Тамис и след простыл.
— Куда она ушла? — спросил он Калепия.
— Кто?
— Старуха, которая была здесь мгновение назад.
— Я никого не видел; тебе приснилось. Послушай же конец речи…
Парменион побежал к двери. Снаружи во дворе кузнец и его люди лупили молотами по штырям, а дворовые ворота были заперты.
Парменион прослушал речь Калепия, которая звучала помпезно и страдала недостаточной самоотдачей. Но он ничего не сказал; его сознание занимали слова Тамис. Была она реальной — или иллюзией, вызванной болью? Он не мог узнать этого. Похвалив политика за его речь, он вышел из здания и пошел под палящим солнцем к дому Александраса. Этот человек был актером и поэтом. Если верить Калепию, он преуспел в обеих профессиях, но среди знати сделал себе имя тем, что организовывал изысканнейшие оргии. Его дом располагался близко к Гомолоиду, Великим Северным Воротам, и смотрел на холмы, ведущие в Фессалию. Парменион отыскал дом и сел на стену шагах в шестидесяти от его ворот. Отсюда он разглядел четверых стражников в нагрудниках и шлемах, с копьями, а также услышал звуки музыки и смеха изнутри. Однако Пелопида нигде видно не было. Облокотившись спиной о холодную каменную стену, он еще раз прокрутил планы в уме.