Схватясь за ручку, он рывком распахнул дверь, которая ударилась в левую стену. В этот момент он увидел, что постель пуста, и с диким криком бросился вперед, взмахнув ножом вправо, где должен был находиться предатель. Клинок врезался в стену.
На миг, озадаченный, Глеамус остановился, обшаривая взглядом залитую лунным светом комнату. Предатель исчез! Это было невозможно. Он видел, как этот человек вошел внутрь. Это не мог быть никто другой!
Тень надвинулась на него. Он крутнулся, взметнув клинок. Но опоздал. Меч предателя обрушился ему на горло, вонзаясь глубоко в легкие. Глеамус захрипел и упал на спину, его кинжал застучал по полу. Даже когда жизнь покидала его, сознание убийцы поражалось столь хитрому ходу. Спартанец залез на камень, выпирающий над дверью.
Так просто, подумал Глеамус.
Дерево половых досок холодило ему лицо, и сознание его блуждало. Он вновь увидел дом своего отца на острове Крит, своих братьев, играющих на холмах, мать, поющую им перед сном песни о богах и смертных.
Кровь запузырилась у него в горле, и его последние мысли вернулись к спартанцу. Так умен. Так ум..
Парменион извлек меч из трупа, и вышел из дверей. Клинок устремился к его лицу. Меч спартанца взметнулся, блокировал удар, его левый кулак ударил противника в челюсть, опрокинув его на третьего убийцу, стоявшего на лестнице. Оба наемника упали. Ногами вперед, Парменион полетел на них, и его правая ступня попала первому из них в подбородок. Двое убийц скатились к подножию лестницы. Парменион перепрыгнул через перила, спрыгнув в андрон. Убийцы вскочили на ноги и побежали за ним.
— Ты покойник, помесь, — пробормотал первый.
Двое мужчин разделились и пошли на спартанца с двух сторон. Парменион провел внезапную атаку на того, что был справа, затем развернулся на пятках, и его меч перерезал горло тому, что слева, когда тот сунулся ближе. Убийца упал, и кровь залила персидские ковры, покрывавшие каменный пол. Оставшийся убийца двигался теперь осторожно, и пот блестел на его бородатом лице.
— Меня не так легко убить, — проговорил Парменион мягким голосом.
Мужчина отступил к дверям. Мотак появился у него за спиной, вонзив кинжал в легкие.
Убийца сполз на пол.
Мотак зашатался в дверях и вышел во двор, сев за стол, бронзовая рукоять кинжала торчала из его плеча. Парменион зажег два фонаря и осмотрел рану.
— Вытащи эту проклятую хреновину, — простонал Мотак.
— Нет. Будет лучше, чтобы она оставалась сейчас там, где есть. Это не даст тебе потерять много крови, пока мы не разыщем врачевателя. — Он налил Мотаку кубок неразбавленного вина. — Не шевелись, — велел он. — Я скоро вернусь с Аргоном.
Мотак поднялся и схватил Пармениона за руку. — Я рад, что ты собрался идти как можно скорее, — сказал он, заставив себя улыбнуться. — Но все-таки будет лучше, если ты сначала оденешься.
Парменион улыбнулся, лицо его потеплело. — Ты спас мне жизнь, Мотак. И чуть не потерял свою. Я этого не забуду.
— Да ладно, это был пустяк. Но ты, по крайней мере, можешь сказать, что сделал бы то же самое для меня.
Через два часа, когда Мотак заснул, после того как нож был извлечен, а рана перевязана, Парменион сел с Аргоном, глядя, как толстяк проглотил добрый кус ветчины и четыре кубка вина, за которыми последовали шесть медовых лепешек. Аргон рыгнул и откинулся на спинку скамьи, которая заскрипела под его весом.
— Интересной жизнью ты живешь, молодой человек, — сказал Аргон. — Водишь за нос спартанцев, сражаешься с наемными убийцами темными ночами. Мне интересно, безопасно ли вообще находиться рядом с тобой?
— Мотак будет таким же, как был? — спросил Парменион, проигнорировав вопрос.
— Рана прошла через мягкие ткани плеча, где у него хорошая мускулатура. Это не широкая рана, а значит вылечить ее будет легче. Я применил кору фигового дерева, которая остановит кровь. Несколько недель он будет испытывать неудобства, но мышцы срастуться, и он должен поправиться к наступлению лета.
— Премного благодарен тебе. Мотак очень много для меня значит.
— Да, — согласился Аргон, расчесывая пальцами промасленную бороду, — хороших слуг найти нелегко. У меня у самого был фракийский телохранитель, замечательный парень, который угадывал каждое мое желание еще до того, как я понимал, что мне необходимо. Я никогда больше не встречал другого подобного ему.
— Что же случилось с ним? — спросил Парменион скорее из вежливости, чем из настоящего интереса.