Он узнавал — он не узнавал этой жизни, столь, когда-то, знакомой; слишком далеко он был — еще вчера вечером; он отвык от нее — от всякой жизни, быть может.
Что же, он очень быстро снова привык к ней; вдруг, в конце репетиции, вошел — в пятиугольную комнату — Володя (помощник Сергея Сергеевича, уже, некогда, упомянутый мною: молодой человек — я почти не знал его — с беспокойным глазами и короткими усиками…), каковому Сергей Сергеевич и поручил Макса (он так и выразился: поручаю вам Макса: сказал он…); тот же, т. е. Володя, предложил ему, т. е. Максу, в первую очередь — пообедать: что они и сделали (вместе с Юлей: репетиция кончилась…) — в том самом… да, в том самом кафе, у метро, где он, Макс, обедал некогда с Фридрихом.
— Работы у тебя будет немного… ничего, что я говорю тебе ты?
— Пожалуйста, как угодно.
— Ну вот… подменишь меня при случае… просто все заняты, а ты ведь пока свободен…
— Да, до осени.
— Я тоже буду говорить тебе ты, — сказала Юля, вдруг рассмеявшись. — У нас вообще так принято.
— Как угодно, пожалуйста.
— В таком случае, — (опять рассмеявшись…) — передай мне, будь так любезен, меню.
— А помните… помнишь, — сказал ей Макс, — как мы разыгрывали с тобой одну сцену… год назад… прошлой весною… как если бы я пришел к тебе в гости…
— Конечно, помню.
— Я очень плохо играл, разумеется.
— Нет, отчего же?.. для первого раза это было неплохо. А еще я помню тот вечер, когда ты целый час говорил о чем-то с Сергеем Сергеевичем…
— Я тоже помню, — ответил Макс.
Глубина, резкость разрыва.
— А еще… (опять и опять рассмеявшись…), а еще я знаю, как ты путешествовал… вместе с Фридрихом… он сам мне рассказывал…
— Вы с Фридрихом вообще… приятели? — спросил вдруг Володя.
— Пожалуй… можно сказать и так… Хотя, последнее время, мы редко с ним виделись…
— Что ж, теперь будете видеться…
— Каждый день, — сказала Юля. — Идемте?
— Идемте.
И не позволив Максу — нет, нет, платим в складчину — заплатить, Володя (первый помощник…) познакомил его (они возвратились в театр…) с еще ни разу не появлявшимися на этих страницах — директором, администратором (нарушим запрет…); вечером, перед началом спектакля — с осветителем, машинистом сцены; еще неким молодым человеком (я не могу вспомнить теперь, как называется его амплуа…), отвечавшим, во время спектакля, за музыку — и прочие звуки (шумы…), записанные, конечно, на пленку; и объяснил, вернее: показал ему, Максу, что значит, собственно, вести спектакль (его, сказал он — при случае, значит, и Максова — основная обязанность…): следить, иными словами, чтобы все шло по плану, заранее разработанному, актеры вовремя выходили на сцену, свет вовремя загорался… и пару раз посылал его поторопить Марию Львовну, задержавшуюся в гримерной… и на другой день были занятия — в студии (вел их, скажем, Перов…); и вечером, на другой день, он, Макс, вновь, как некогда, оказался у Фридриха; и вновь, вместе с Фридрихом, поехал, быть может, к каким-то, вновь, следовательно, возникшим в его, Максовой, жизни, его и Фридриховым знакомым; и на другой, опять-таки, день снова были занятия; и снова спектакль… и только где-то (или так казалось ему…) — за всем этим, по ту сторону всей этой жизни, вновь, как некогда, захватившей и закружившей его, и даже (так думаю я теперь…) — сделавшейся — наконец — его собственной, пускай лишь на какое-то время… он понимал, что не навсегда… его собственной, все-таки, жизнью, — за всем движением, кружением, — по ту сторону репетиций, занятий, спектаклей, — сиянья, блеска весны, — все (казалось ему…) было так же, все (казалось ему…) было тем же: бедой и отчаянием: от которых он, значит, снова теперь убегал, от которых нельзя убежать, убегая, — и которые, время от времени, вновь, конечно же, настигали его, ночью, после всех занятий, возбужденья, круженья, в его, Максовой, например, как будто сохранившей их, за плотно закрытыми шторами, как будто пропитавшейся ими — как неким запахом, табачным дымом — плывущей над городом комнате.