— Завидую. Такие способности ни за грош пропадают. Надо прокурору доложить, что у нас ясновидящая объявилась — пусть порадуется.
Заспорили.
— Стоп! — говорю. — Слушай, бригада, мою команду. Отставить споры, переходим к делу.
Первым Пека спохватился:
— Есть!
— Свидетелей ко мне вызвал?
— Так точно, товарищ комбриг!
— Не паясничать! Что-то вы, друзья мои, развеселились. Не ко времени.
Посерьезнели... Мелочь, конечно, но важная — настроение следователя перед допросом.
2
Если из двух, вошедших в мой кабинет — Акимова и милиционера, — кто и походил на нарисованный Марией Федоровной портрет, так это был милиционер. Рослый, широкоплечий, угрюмый.
А Акимов как раз оказался вполне обычным двадцатишестилетним парнем — не очень высок, но и не низок, не худ и не толст. Белобрысый. В аккуратном таком пиджачке, с аккуратной латочкой на локте — искусно очень заштопано, в цвет, в рисунок. Сразу чувствуются любящие руки. Не могу сейчас сказать точно — почему, но именно эта латка, при всей ее незаметности, бросилась мне в глаза. И лишь потом разглядел я лицо Акимова. Как оно выглядело в иное время — не знаю, однако сейчас вид у него был весьма неприятный, почти разбойничий какой-то, наверное, из-за громадного синяка под правым глазом.
Сел. Руки за спиной держит. Ни на кого не смотрит.
— Здравствуйте, — говорю, — Акимов.
Вздрогнул. Напрягся. Скулы побелели. Видно, что чувствует на себе взгляды четырех пар глаз. Три пары принадлежат нам — Пеке, Машеньке и мне, а четвертая — милиционеру, который плечом подпирает дверной косяк и буквально сверлит глазами акимовский затылок.
— Вы что ж, — продолжаю, — дар речи потеряли?
Сказал и сам чувствую: не то. Совсем не то! Не будет он отвечать, если разговаривать с ним в таком тоне и в такой компании. Получается, что мы одним этим скоплением своим его запугиваем.
Подмигнул я незаметно Пеке, скосил повыразительнее глаза в сторону конвоира и уткнулся в первую подвернувшуюся под руку папку. Делаю вид, что страшно занят. Слышу: прокашлялся Пека.
— Можете идти, — говорит он милиционеру. — Подождите в коридоре.
Вышел конвойный, а Акимова вроде бы совсем пришибло. Съежился, голова в плечи ушла, смотрит на кончик ботинка. О чем-то своем думает. О чем?
Задал ему Комаров положенные вопросы, получил ответы — короткие, едва внятные: Акимов Анатолий Григорьевич, женат, не судим, беспартийный, токарь и так далее. Записал все это Пека и спрашивает:
— Ну, Акимов, как было дело?
Молчание.
— Знаете, в чем вас обвиняют?
Молчание.
— Ну что ж вы, Акимов?
Молчание. И вдруг слышу всхлипывание. А потом — плач. Горький такой, совсем детский плач. Будто обидели несправедливо мальчишку или бросили одного в темном пустом поле, и стоит он, напуганный и одинокий, не зная, куда идти и где искать помощи.
Посмотрел я на Пеку и говорю деловым тоном:
— Петр Андреевич, нам с вами ровно в шесть к прокурору. Не оторветесь ли на минутку? Сейчас уже без трех минут шесть.
Понял.
— Конечно, — говорит.
Вышли мы с ним в коридор. Спрашивает тихо:
— Ну, что?
— Ничего, — говорю. — Дай ему успокоиться. Пусть посидит с Машей наедине несколько минут. При ней одной он постарается взять себя в руки — все-таки мужчина...
Позвонил я из другого кабинета начальнику отделения милиции и попросил его не помещать Акимова в общую камеру.
Вернулся в нашу комнату, сел в свой угол. Слушаю. Смотрю. Понемногу налаживается дело. Акимов больше не плачет, руки из-за спины вынул и отвечает на пекины вопросы. Скажет слово и тут же поглядит на Марию Федоровну: как она? А она кивает ему, как знакомому, рукой подбородок подперла — сплошное внимание.
— Ну, — говорит, — Толя, а дальше что? Вы только не торопитесь, вспомните, пожалуйста, все, что можете. Хорошо?
— Хорошо, — отвечает. — Я постараюсь...
Словом, потихоньку, полегоньку вырисовывалась перед нами следующая картина. После демобилизации из армии Акимов вернулся на свой завод и освоил специальность токаря. До армии он был разнорабочим. На днях сдал экзамен на очередной разряд. Так что работой он вполне доволен. Дома тоже все хорошо. Два месяца назад женился (вот она откуда, латочка эта!), прописался на площади жены, Кати своей, и зажил, не чуя беды. И все бы отлично, если б не Потапов, сосед. Любил он при жизни выпить, Потапов этот. Напьется и буянит. Трезвый — тихий, а пьяный — самый что ни на есть отчаянный скандалист. Все его боялись. Приходилось Анатолию, как главной мужской силе в квартире, его утихомиривать. Справлялся кое-как. С помощью соседей. А вот сегодня так получилось: Катя — на службе, соседи — кто где, Анатолий к смене готовился. Собрался ехать на завод, вышел на лестницу и столкнулся с пьяным Потаповым. Сначала мирно поговорили, а потом поругались... Короче, ударил Потапов Акимова по лицу. И получил сдачи. Свалился и не встал больше.