Я уничтожил безликие портреты, хранившиеся в студии в Нью-Йорке. Они потеряли всякий смысл и ценность, теперь я знаю, как выглядит лицо Эйнин. Я напишу новые. Пока мои пальцы будут способны держать кисть, она не оставит меня. Нет такой силы, которая сможет заставить меня забыть ее лицо снова. Только отвернувшаяся удача и смерть, но пока я ношу свой оберег — мне ничего не страшно. Самодельные четки Эйнин хранят меня от гибели много лет. Я не вернул ей их, когда забрал кольцо и оставил тот портрет, который наверняка рассказал ей правду… о нас, о прошлом. Не могу поверить, что Эйнин удалось сохранить перстень отца. В голове не укладывается, как я не узнал ее, не почувствовал. Как не нагрелись потертые бусины, не обожгли мои пальцы, когда я перебирал их в кармане брюк, находясь рядом с той, что подарила мне удачу.
Сомнения появились ещё когда я увидел покрытые пылью голые ступни Эрики на парковке, где мы сражалась почти на равных. Слишком много лет прошло с нашей последней встречи, чтобы я мог поверить сигналам подсознания. Кисти рук, ступни и необычные глаза — все, что сохранила моя память о той робкой маленькой девочке из мечети, где сгорело наше прошлое и надежды на счастливое будущее. Слишком мало, чтобы узнать, сопоставить с дикой и отчаянной сумасбродной стервой Эрикой. Образ Эйнин, скромный, овеянный почти священным для меня ореолом недоступности, не вязался с девушкой, которую я встретил на выставке. Страстная, яркая, вызывающе сексуальная, откровенная, острая на язык, надменная. Она запутала меня, обыграла, затмила здравый смысл похотливой пеленой. Я винил разыгравшееся воображение и бешеную потребность обладать бросающей мне вызов девушкой и одержимую неконтролируемую страсть, обрушившуюся на нас несвоевременно и слишком поздно…
От нас прежних ничего не осталось. Обожжённые и покалеченные Аззамским терактом мы никогда не сможем повернуть время вспять. Судьба безжалостна, нелепа, жестока. Боль и ярость, гнев и ненависть — навсегда останутся внутри, выжигая все, что делало нас слабыми, уязвимыми, беспомощными. Я помню… я слишком хорошо помню страх и отчаяние, растерянность. Я пытался быть храбрым, но боялся так же, как она.
Говорят, когда человеку нечего терять, он ничего не боится. Это неправда. Помимо собственной жизни всегда есть чья-то еще, ради которой ты без сомнения пожертвуешь своей. И в самые страшные моменты, когда силы и воля покидали меня, я думал о той девочке, которую вытащил из огня пылающей мечети, и я верил, что она где-то живет, улыбается солнцу, что ее глаза светятся радостью, и она тоже помнит обо мне.
Я не знал, что с ней стало после того, как она сбежала. Повстанцы оглушили меня и вывезли в свой лагерь, где я провел несколько недель. Меня заперли в железной клетке, как дикого зверя. Клетка стояла под палящим солнцем и уже к обеду раскалялась так, что до прутьев нельзя было дотронуться. Воды и еды давали ровно столько, чтобы я не умер, и регулярно, словно по какой-то отлаженной программе, будили среди ночи и методично избивали без единого слова, не оставляя шрамов, словно хотели сохранить товарный вид. Однажды один из ублюдков перестарался, и я начал терять сознание, чувствуя, что умираю. Я помню, как яростно кричала женщина с серебряными глазами, та самая, что выстрелила в слепого мальчика муэдзина. Я так и не понял, что именно и почему она кричала, сознание заволокла тьма, сквозь которую на меня смотрели полные грусти и слез глаза Эйнин.
Мне повезло, я снова выжил. Как оказалось, на лагерь повстанцев напали военные Анмара, уничтожив поголовно всех, кроме пленников. Очнулся уже в госпитале. И первым человеком, который меня навестил, был Таир Кадер. Он задал мне только один вопрос, который решил мое будущее: «Ты хочешь научиться стрелять в тех, кто уничтожил Аззам? Я не говорю про правосудие и закон. Придется держать оружие. Направлять в головы тех, на чьих руках кровь многих невинных жертв. Ты сможешь, Джамаль?»
Конечно я согласился. И я смог — держать оружие, выслеживать, целиться и стрелять. Без малейшей тени сомнения, без ночных кошмаров и мук совести. Мои руки по локоть в крови, но я не жалею ни об одном приведенном в исполнении приговоре. Горящая внутри ярость и гнев нашли единственно разумное и полезное применение. Прежде чем спустить курок, я не зачитываю приговорённым список их преступлений. Они знают. Убийцы всегда узнают друг друга по глазам. Именно так я вычислил Мааба.