– Хорошо… – Она громко хлопнула папкой, и Саша не сдержался, досадливо поморщился, возвращая взгляд к ее тощей высокой фигуре. Острая, резкая, прямая и бесчувственная, как иголка. Суворова всегда любила дарованную ей власть и невероятно искусно заставляла склонять перед нею головы. У него не было желания и времени становиться для нее хорошим, он не хотел искать подходящий к этой женщине ключ. – Допустим. Я могу дать тебе две недели. В начале сентября ты должен будешь вернуться. Бестужев, я не узнаю тебя… Такой был яркий и выдающийся студент… Нет, мы все понимаем, у тебя было такое потрясение, такой стресс. И весь преподавательский состав сочувствовал, но ведь всему должна быть мера. Ты отказываешься от научных проектов, не пишешь ни статей, ни докладов. Ты собираешься куда-то двигаться? Чего ты хочешь?
Покоя. Он просто хотел покоя. Тишины в собственной голове, темноты под сухими воспаленными веками. И ночей без ярких снов, пропитанных запахом Смоль. Как отчаянно он желал услышать ее девичий хохот, и как неистово он этого боялся с наступлением темноты. Саша почти поверил, что скоро начнет жить, а не существовать. Об этом напоминал отчаянный скрип колес инвалидного кресла, разносящийся по длинному коридору деканата.
Промолчал. Встретил ее злой немигающий взгляд своим равнодушным.
– Мне нужен месяц. Найти обратный транспорт из места, куда я отправляюсь, будет несколько затруднительно.
Глаза Антонины расширились, в них читалось недоверие, смешанное с огромной порцией ужаса.
– Ты опять возвращаешься в ту деревню, я права? Бестужев, прекрати заниматься самокопанием, весь университет гудел о вашей истории. Не ошибаюсь, это были болотные газы? Печальная история, но девочек уже не вернуть. Что ты там ищешь?
– Мне не хватит двух недель, – повторил бесцветно, равнодушно. – Если нет возможности дать мне срочный отпуск, что ж, увольняйте. У меня есть дела, которые не терпят отлагательств.
Он просто не наберется еще раз храбрости.
Завкафедрой приподнялась с места, с тихим шелестом разлетелись под ее пальцами белоснежные листы. Расписание, план занятий. Бестужев направился к двери под возмущенные крики. Ничего, с последствиями он разберется потом. Если будет кому и с чем разбираться.
Часы на стене продолжали равнодушно тикать.
Саша не испытывал к этому месту ненависти, он его и не любил. Сил чувствовать хоть что-то просто не было, ведьмино колдовство выжимало все без остатка. Будь здесь старый Бестужев, он бы алчно поглядывал на кабинет руководительницы, небрежно смахивал бы пыль в отведенной ему каморке и требовал сменить старое деревянное окно, из которого зимой немилосердно дуло прямо в спину. Будь здесь старый Саша, он с ушами закопался бы в книги, написал одну научную статью, за ней вторую, четвертую, десятую. Он бы набрался достаточно опыта, быстро стал бы профессором и знал бы, куда метить дальше.
В тот день, когда Бестужев защитил проклятую работу по фольклору, он думал, что рассыплется кровавым хрупким крошевом. Потому что невозможно делать вид, что все идет как нужно и он в порядке, когда за каждым углом больно щемит сердце – узкие холодные ладони уже не зажмут глаза, на перемене она не сядет рядом на подоконник, беспечно покачивая ногами. Саша был зол на этот мир, на каждого, кто остался в живых, когда Катя была обречена на смерть в заточении. Он возненавидел себя за беспомощность, которая уткнула его носом в сырую землю. Со временем отрицание сменилось принятием, гнев покрылся толстой коркой бесчувствия. Но только у него остальной мир продолжал жить точно так же, будто и не существовало раньше Катерины Смоль.
Закрывающаяся дверь приглушила возмущенные крики и угрозы женщины. Он устало прислонился к ней спиной, с нажимом растирая виски.
Начало положено, трусить сейчас – глупо. Он сам на это подписался, принял решение.
Доехавший до угла Елизаров резко крутанул коляску, возвращаясь к кабинету. В его взгляде застыл вопрос, Бестужев кивнул в ответ, и губы друга изогнулись в торжествующей усмешке. Около узких скамеек, расположенных вдоль коридора, уже стояли их сумки – та самая спортивная и потрепанная, пара рюкзаков и два чемодана. В этот раз они готовились не к отдыху, они ехали выдирать с боем утраченное. Поезд отправлялся через четверть часа, у здания деканата ждало такси. На коленях Елизарова лежал мобильник, парень небрежно сунул его в карман широких джинсовых шорт под сочувствующим взглядом Саши.