Потом она быстро оделась и села рядом, поправляя сбившуюся прическу. Антон меланхолично боролся с отказывающимся застегиваться ремнем. Когда справился, достал из пачки две сигареты.
Молча закурили.
Настя поморщилась, заерзав на скамейке.
– Что случилось?
– Занозу словила... Только попробуй засмеяться.
Антон сдержал рвущуюся улыбку. Это стоило ему значительных волевых усилий.
– Могу вытащить.
– Ну не здесь же... Ладно, идем. С родителями познакомлю.
Антон помрачнел. Потом подумал о том, как будет выглядеть, заявившись в квартиру своей девушки с холодным оружием – и еще сильнее не захотел туда идти. Вся затея показалась абсурдной и глупой.
Но потом он вспомнил, как Настя с легкостью превращается в собаку, и Антуана, воткнувшего ему два ножа в руку.
Не время пытаться заземлить разыгравшееся воображение.
Потому что это все происходит на самом деле.
Либо же...
Антон замотал головой, отгоняя пугающие мысли. К счастью, Настя не заметила этого, а если и заметила, то не подала виду.
Поднявшись по лестнице на второй этаж вслед за девушкой, он отметил про себя, что здесь чище, чем в других подъездах. А еще отсутствовал такой знакомый, неприятный, порой едкий подъездных запах, из-за которого он никогда не любил многоквартирные дома. Этот запах, такой тяжелый и словно вездесущий, встречает каждого, кто открывает дверь подъезда. Становится частью жизни.
Остановившись у двери с белым номером «шесть» на металлической поверхности, выкрашенной в цвет темного ореха, Настя нажала на кнопку звонка.
– У тебя нет ключа? – удивился Антон.
– Нет, – коротко ответила девушка.
Дверь открыла женщина лет пятидесяти. Невысокого роста, темноволосая, бледная, даже изможденная. На левой скуле светился сизым свежий синяк. Взгляд был испуганным, даже забитым. Загнанным.
Антон с содроганием узнал в ней сильно постаревшую, осунувшуюся Настю.
– Настя? Ты вернулась... А где Кристина?
– У моих друзей, – сухо ответила девушка. – Отец дома?
– Да... Он выпил с утра. Это твой друг? – мама Насти наконец заметила Антона.
– Это Антон. Мой парень. Антон, знакомься, это моя мама, Алёна Сергеевна.
– Доброе утро, – смутившись, ответил Антон.
А они ведь и правда теперь пара. Вспомнил жаркие, страстные объятия Насти, минуты чувственной близости в увитой плющом беседке посреди безлюдного двора. Дыхание перехватило, сердце забилось быстрее.
«Глубже. Дыши глубже,» – напомнил он себе.
– Сейчас не время, Настенька... – тихо прошептала Алена Сергеевна.
– Кто там приперся? – донесся грубый мужской голос из глубины квартиры.
Алена Сергеевна сжалась еще больше. Стала меньше, придавленная к порогу собственной квартиры тяжким грузом стыда.
– Нет, мама, – ответила Настя, отодвигая мать в сторону. – Самое время. Антон, проходи.
Отец Насти курил на кухне. Дым уносило в открытую форточку, но в квартире все равно сохранялся тяжелый запах сигаретного дыма. Еще пахло пивом. Антон отметил, что эти запахи были непривычными для квартиры родителей Насти. Не успели въесться в стены.
– О, здорово, – мужчина сидел за столом в одних трусах. – А ты кто?
Свою дочь он, казалось, не заметил вовсе.
– Жених вашей дочери, – ответил Антон раньше, чем Настя успела решить, как именно ответить.
Ее отец от неожиданности закашлялся. Быстро затушил сигарету в стеклянной пепельнице, встал и протянул Антону руку.
– Э-э... Кирилл Андреевич. А у нас тут это... Неприбрано слегка. Настя не предупредила, что приведет хаха... Жениха. Кхм.
– Антон, – сухо представился Антон. Рукопожатие у отца Насти было слабым, влажным и неприятным.
– Мать, ты это... – Кирилл Андреевич беспомощно посмотрел в сторону жены. – Придумай что-нибудь на стол накрыть. А мы тут с Антохой побеседуем.
Антон не видел, но почувствовал, как сжались Настины кулаки. Он и сам стиснул зубы, кожей ощущая то пренебрежение, которое излучал мужчина в сторону родной дочери. И всего на мгновение ему показалось, что с лысой головы ее отца свисает грязная паутинка.
Всего-лишь игра воображения.
Алена Сергеевна открыла холодильник. Настя повернула оконную ручку, распахивая настежь деревянную раму. Отец только покосился в ее сторону, но ничего не сказал.
Антон сел на предложенный ему табурет.