— На вот овсянки, отнеси Пашутке, — сказала мама, протягивая пакет, а лицо встревоженное, боится даже спросить, что в письме.
— Тебе привет, все у Игоря в порядке, — сказала Аля, и от этих слов самой стало легче.
Положив письмо в тумбочку к остальным, Аля побежала к Вере Петровне.
Все здесь как при Пашке: ковры, добротная мебель и тонкая вышивка на шторах и скатерти. Но… все иначе. Исчез идеальный порядок. На диване набросаны простынки и распашонки, стол заставлен бутылочками, чашками, мисками, тут же куча сосок в тарелке. И уйма игрушек. Медведь, колясочка на палке, кубики, даже конструктор. Все не по возрасту, все из Пашкиного детства.
— Как ты вовремя, Аля! Помоги… — И Вера Петровна подала завернутого в одеяльце Пашутку. — Неси его в кухню.
Он оказался легоньким, теплым, смешно копошился в одеяльце и морщил носик, собираясь зареветь…
И кухня все та же… Столы, буфетик, медный таз висит на стене, ярко начищенный для нового сезона варки варенья.
От жестяного овального таза с ручками шел пар. Пашутка, окунутый в воду до ушек, смолк. Глазенки широко открылись, он загукал.
— Любит воду, в отца, моряком будет, — улыбнулась внуку Вера Петровна, а глаза печальные. — Возьми от печки простынку, сейчас помою и вынимать…
Она ловко потерла малыша куском ваты, подняла на одну руку, облила из кувшина водой. По круглой спинке и реденьким волоскам на голове текли прозрачные струи, ручки ловили воздух, ножки дрыгались… какой же он беспомощный… Но молчит, нравится.
— Вот мы какие чистенькие и славные, — приговаривала баба Вера, и глаза ее стали ласковыми, умиротворенными.
Крепко запеленав, Вера Петровна опять отдала мальчонку Але, сунула бутылочку с соской:
— Корми.
Присев тут же на стуле, Аля смотрела, как чмокает Пашутка, сосет молоко, как замачивает пеленки его бабушка, и не могла постичь, почему уехала Муза?
— Наелся? — Вера Петровна обтерла рукавом залоснившееся лицо, придерживая поясницу, разогнулась у таза. — Теперь спать, спой ему колыбельную, Алюша. А я вытру таз, вот так, матрасик, простынку в него, подушечку, пошли — и понесла импровизированную постель для Пашутки в комнату, поставила на диван.
Уложив Пашутку, Аля только подумала, какую колыбельную ему спеть, глянула, а малыш уже спит. Важный такой, ротик приоткрыт, ну вылитый Пашка! Она тихо вышла.
— А мы с Верой Петровной Пашутку купали, он и моется, и спит в том же корытце.
— В корытце? Глянем в чулан, там должна быть твоя кроватка.
Пошли, отыскали. Мыли кроватку, и мама улыбалась, вспоминая:
— Купили мы с твоим отцом эту кроватку на рынке, тогда в магазинах ничего подобного не было. Новенькая, кремового цвета, с люлькой, видишь, у спинок выгнуты петельки? На них вешалась люлька. Поспала в ней ты до семи месяцев и переселилась в кроватку. В ней и Олежка, и Толяша выросли, только перекрашивали, а зря, кремовый цвет самый приятный. Они вытерли кроватку насухо, мама попробовала ее на крепость, покачала, вздохнула:
— Пашутке бы сейчас как раз люльку, да Барин сломал, сделал сыночку качели, не спросясь. Олежке уже три года было, а Толяшка маялся на одной кровати с матерью, она, Глаша, курила, разве это хорошо, ребенку табаком дышать? Я и отобрала у Барина кроватку, он побольше зарабатывал, чем близняшки, мог и новую купить.
Притащили кроватку Вере Петровне, та растрогалась:
— Помню тебя, Алюша, в этой кроватке… Теперь он всем обеспечен, а главное — любовью, — и Вера Петровна заплакала.
15
Повязывая перед зеркалом черный кружевной шарф, мама кивнула на окно:
— Засентябрило. Пока я собираюсь, ты почитай газету, там американский прокурор Кеннеди сделал прессе заявление.
Читать Але неохота, а маме, кроме нее, некому сообщать политические новости: Нюрка в дневную смену, Маша вообще появлялась теперь раз в неделю, вся в делах…
— Представь, раскрыли германскую шпионскую организацию в Америке. Тридцать три немца арестованы. Они через Испанию и Португалию передавали своим, где у американцев военные аэродромы, какие идут передвижения войск. Так зашевелились американцы. Когда куснет, каждый недоволен.