— Забудь этот мой приход.
И, выпустив ее руку, быстро пошел, четко ступая тяжеленными сапогами. Аля закусила губу, чуть не плача от бессилия. Он вырвался из пекла, а она ничем не облегчила навалившегося.
Шла обратно и думала: он же из боя, он убивал. Так страшно, а она не нашла нужных слов, вырвались, какие пришли в голову, ну как Нюрка… Все правильно, но как страшно! До ее ли поцелуя ему, от смерти вырвался. И шел-то он не к ней, а к деду Коле. Уж старый нашел бы что сказать, чтобы Игорю стало полегче. А она просто подвернулась в такой момент, когда надо, нестерпимо надо открыть боль души. Толку-то? Хорошо хоть о Пашке не брякнула. Как же ему скверно, ни о ком не спросил. Устал смертельно. Его бы к Маше в дезокамеру, отмыть, переодеть во все чистое, дать выспаться. А он опять в эшелон.
Ушел. И остался. Как иголка в сердце, ни дышать, ни шевельнуться — в памяти только он. Если бы знать, если бы самой видеть, самой так же… На фронт? Ах, если бы…
18
Мама сделала побольше громкость «Зорьки», но слышимость неважная, и мама припала к черному кругу репродуктора, а Аля зажала уши руками: ничего, ничего не знать!
Дослушав, мама выдернула вилку из штепселя. Аля опустила руки и тут же услышала:
— Теперь англичане и американцы поторопятся с помощью, немцы бомбили Англию. Научат их сочувствовать нам.
— Какой город? — не выдержала Аля.
— Вязьма…
В цехе пусто. Ни станков, ни людей. Мухин с Валькой и токарями постарше укатили на Урал, готовиться к встрече эшелона с оборудованием. А как это — готовиться? Дед Коля рассказал бы, да он уже на Урале, еще раньше Мухина уехал.
Аля спросила у женщин, вместе с которыми большими рашпилями снимала заусенцы с головок снарядов:
— Что наши делают сейчас на Урале?
— Кто знает. Может, фундаменты готовят под станки, — предположила тетя Даша, но заботило ее другое: — Поганцы-то к самой Москве торопятся…
— Побоятся, — возразила Аля.
— Скажешь тоже… — криво усмехнулась тетя Даша.
— Да, побоятся, — упрямо повторила Аля. — Им нужно быстренько раздавить нас, прихлопнуть Англию и вместе с японцами делить Америку. Все это Англия уже почувствовала, и Америка не слепая.
— Это ты, девка, газет начиталась, а сейный час москвичей обучают, как уничтожать танки, гранаты метать, и все такое… Я надысь в кино про это смотрела, примеривалась.
— И не побоишься против танка идти, теть Даш?! — изумилась Катя.
— Еще как забоюсь! А пойду.
— Героиня. А ты, Аля? — Катя сердито глянула на нее.
Аля не отмолчалась, сказала правду:
— Я немецкий танк в глаза не видела…
— А если немец на тебя пойдет, стрельнешь? — прищурилась тетя Даша.
— Стрелять не умею!
— Вот! — с торжеством встала тетя Даша. — Никто из нас воевать не умеет.
— Не женское это дело — стрелять, — робко возразила Миля, откладывая рашпиль. — Трешь, ширкаешь, устала.
— Теперь все дела женские, — сказала тетя Даша, садясь. — Айдате, девки, на военную подготовку, есть на заводе такая.
— Пойдешь, Аля? — спросила Катя.
Тетя Даша засмеялась:
— Аля пойдет, куда ж она денется, раз международные дела постигла? Не горюйте, девчатки, сдюжим. Вон под Москвой какую оборону копают! А там сибиряки подоспеют, осилим.
Шшу-ур, шшу-ур, шшур… Тяжелы рашпили, заусенцы на самой маковке головок снарядов торчками, а то и змейками поблескивают, новенькие головки, ладные, а ведь для войны предназначены, для смерти… Ну и что? Фашисты тоже не конфетами стреляют. И снарядов надо больше, делать их скорее, а тут эвакуация.
Сидели они, четверо женщин, в закутке мастера Мухина. Стол, за которым он быстренько подписывал бумаги и составлял рапортички, вынесли, сидели женщины на пустых ящиках. Им приносили в таких же ящиках головки снарядов, и они, очистив от заусенцев, складывали головки обратно. Готовые уносили. Все это медленно, головок делали все меньше и возили их из другого цеха.
А за перегородкой пустота и тишина, да и темновато, лампы только над проходом светят. Катя часто уходила в кабинет к Иванову. Возвращалась с красными глазами, молча брала рашпиль и ожесточенно сдирала заусенцы. Никто ее не трогал.
За стеклянной дверью встал мужчина. Аля так привыкла в последнее время к замотанному, чумазому Диме, что не узнала его. В темном костюме, вымытый, щеки гладкие. Открыв дверь, он улыбнулся:
— Демонтировать, упаковывать и грузить — это не станочки налаживать, не до мытья-бритья, так, девушки?