Мама поднялась, поблагодарила хозяев и увела Алю с Нюркой. В кухне сказала:
— Запьянел, а ему бы выспаться.
Нюрка неохотно пошла к себе.
В комнате на маминой белой постели Денис в суматохе оставил автомат. Лежит черной нелепой корягой. Аля взяла в руки, тяжелый. Мама строго велела:
— Отнеси немедленно, хватится, голову потеряет, за оружие в военное время очень строго: трибунал.
Постучав к Маше, Аля не услыхала ответа. Приоткрыла дверь, а там довоенная картина: Денис уронил голову на распластанные по столу руки, Маша похрапывает, привалившись к горе подушек на высокой кровати. Показалось: как после праздника у близняшек… если бы не этот автомат в ее, Алиных, руках.
22
Отъезд на трудфронт задержался, отправились провожать явившуюся Натку.
Санитарный состав оказался таким солидным, вагоны новые, с красными крестами на зеленых боках, в окна видны подвесные койки, весь персонал в белых халатах, и Натка тоже. Ей к лицу белое, такая славная, розовощекая, глаза ласковые.
— Повлюбляются в тебя и врачи и раненые, — предрекла Аля.
Стоявший рядом очкарик в белом халате внимательно посмотрел на Натку и стал торопливо поправлять сползающие очки, покраснел, но не отвернулся и не ушел. Аля шепнула:
— Вот твоя первая жертва…
Расцеловалась Натка со всеми. Славик вспыхнул от ее поцелуя, а маленькая Люська, которую привезла на вокзал Мачаня, обняла Натку, залепетала:
— Я тебя буду ждать, плявда, плявда.
— Жди, приеду, мы ж туда-сюда кататься будем, — спустила Натка девчушку на перрон. — Все ждите!
— И меня ждите, — попросил очкарик.
Дружно крикнули:
— Бу-дем жда-ать!
Натка ловко вскочила на подножку вагона, за нею очкарик, машут руками, улыбаются. Ушел санитарный поезд, Зина рыдала:
— Сколько можно провожать?! Когда же встречать-то начнем, милые мои?
Взяв за руку Люську, Мачаня строго сказала:
— Надо быть сдержаннее. Пойдем, доченька.
Остальным было с ними не по пути. Подхватив ватное одеяло и большую сумку, Зина сказала:
— Ей что, у нее сердце самолюбное, хоть все провались.
В центре пересели на другой трамвай, в метро было не с руки, и покатили на свой трудфронт. Почти и не опаздывали, если там начало работ с девяти… А Зина все шмыгала коротким носиком, не могла успокоиться:
— Это ж надо, и Наточка сегодня, и Денис средь ночи убег с Машей, да она не провожать, а, как Настась Пална с Нюрой, на работу, и мы покатили обороняться. Все, разом. В доме, считай, пусто, Пашутка да Люська сторожевать Мачаню остались.
— Хватит, Зин, тоску нагонять, — тихо попросил Славик, и пошел к старику вагоновожатому.
Аля тоже подошла к ним. Славик упрашивал:
— Дайте порулить, а?
— Это ж не велосипед, вагон центровать надо… Сам еле владею, с пенсии сняли на подмогу, а все из-за Гитлера, чтоб его вывернуло наизнанку.
— Наизнанку? Это интересно бы посмотреть, — подлаживался к деду Славик, но все напрасно.
Зина сидела понуро, обняв одеяло и сумку, Аля знала, что нянька-тетка ехала теперь с виноватым сердцем. Дала телеграмму родителям Славика, чтоб разрешили ему работать на трудфронте, а ответа не дождалась, вот и покатила со своим любимцем. Хотела одна отправиться, а как его оставить? Он может и на фронт убежать, с него станется, шустрый. Толку от него на фронте ноль, а убьют?
Благополучно «доцентровав» свой трамвай до конечной остановки, старик вагоновожатый сказал своим пассажирам:
— Вы окопы рыть? Идите на КПП.
— А это что? — спросила Зина.
— Контрольно-пропускной пункт. Без него никак, положение осадное. Там вас на попутку посадят.
— Спасибо.
Шофер попутки притормозил у самого места назначения, возле двухэтажного здания темного кирпича, стоящего одиноко на необозримом поле, и крикнул тонконогому носатому мужчине:
— Яша, принимай пополнение!
Яша поерошил свою стоячую шевелюру длинными пальцами и, оглядев их пожитки, быстро перебирая тонкими ногами в хромовых сапогах, пошел за дом, поманив их за собой. Вышли в чисто поле! Шли, шли… Увидели маленький, в два окошечка, домик. Возле него рыла землю всего одна женщина в ватнике, старых бурках и военной ушанке. Яша подлетел к ней:
— Паночка, как обещал, привел тебе хороших ребят, командуй! Вот им на неделю талоны в столовую. — И, отдав ей талоны, повернулся к «хорошим ребятам»: — После ужина подойдете ко мне, определю на жительство, это самый трудный вопрос. Успеха вам! — и застриг тонкими ногами обратно, к едва видному кирпичному дому.