Он целовал ее до тех пор, пока не застонала: вылизывал, покусывал — оставляя новые следы, возбуждая до одури. Довел до оргазма языком, заставив прикоснуться в очередной раз к вечности и взмолиться в исступлении. Улыбнувшись, подхватил ее ноги, укладывая на плечи.
— Вад-дим…
— Да, моя маленькая, да. — Пристраиваясь, прошептал в ответ.
— Н-не надо… я все поняла.
— Что поняла? — Продвинулся и замер, глядя в глаза.
— Только ты… только с тобой…
— Умница. Видишь как все просто. — Сделал медленный, но глубокий толчок. — Попробуешь гульнуть — шкуру спущу.
…
Откидываясь в сторону, и тяжело дыша, заявил:
— Усвой для себя одно — в постели между мной и тобой может быть только малой, которого понесешь от меня.
У Илоны отвисла челюсть. Сколько лет она мечтала услышать что-то подобное, и вот..! Но вместо радости почувствовала напряжение. Происходящее не радовало. Ее молчание Разумовский воспринял иначе. Ну, кто б сомневался. Мужчина, что с него возьмешь?
— Значит так. Слушай сюда. — Вадик лег на бок, подтянув ее к себе. — Послезавтра я улетаю. Вернусь в пятницу. К этому времени ты должна уволиться и решить вопрос с отработкой. Две недели я тебе не дам. Биометрия есть? Значит сделаешь. Соберешь самое необходимое. Все барахло купим там.
В этот момент у Лоны ожил айфон, оповещая о сообщении.
— Дальше. В телефоне у тебя могут быть контакты только тех мужиков, с которыми я знаком лично. Засеку кого-то левого — раскатаю, как бог черепаху. Разбираться кто он: друг-сокурсник или гей-сосед никогда не буду.
Ила смотрела на него во все глаза и чувствовала, как по плечам ползут мурашки. Вот оно. То самое чувство, которое зудело и мешало — начинало формироваться в мысль. Ну, давай же. Добей. Разочаруй окончательно.
— А обратную силу это условие имеет? По поводу женских номеров у тебя?
Вадим застыл в недоумении. Не ожидал.
— Знаешь, я, возможно и не имею такого опыта как ты, но мне кажется, что без доверия в отношениях никак. — Закончила мысль, глядя в потолок.
— До недавнего у меня не было повода не доверять тебе. Сейчас же ты навострилась бросать зажженные спички в порох. Хочешь доверия — верни его мне.
— Угу. Хорошо. Ну а ты в таком случае вынужден будешь его заслужить с моей стороны. — Заметив краем глаза, как вытянулось лицо у Разумовского, даже бровью не повела.
— Что?!
— Какие еще условия? Хотелось бы знать весь список. — Бесцветно спросила в ответ, чуть сморщившись, словно кусочек лимона разжевала.
— Для начала я не потерплю такой борзоты. — Его голос зазвучал предостерегающе, как потрескивание линии электропередач.
— И в чем же мое неуважение?
— Лоночка, не разговаривай со мной так. Никогда. — Вадим повернул ее к себе, взяв пальцами за подбородок. — Я ведь не делал тебе одолжений, правда? Вот и мне они не нужны.
Ила смотрела глаза в глаза и чувствовала, как холод проникает в душу. Медленно, неотвратимо, удушающе. По капле отвоевывая пространство и замораживая тепло. Что это? Ответ возник буквально сразу — разочарование… обида… огорчение…
Видимо он почувствовал, или в глазах прочитал, потому как со стоном полным то ли злости то ли горечи, потянулся к ней и поцеловал.
— Малая, не тяни меня так за нервы. Я не зло мирового масштаба. Просто чувствуй границы. Ты же не ребенок, а словно специально напрашиваешься.
Илона зажмурилась. Сил смотреть на него не осталось. Впервые в жизни ей захотелось уйти, испариться, оказаться далеко-далеко. В груди что-то давило и плющило — ни вдохнуть, ни выдохнуть.
— Нет, нет, не надо. — Его губы вновь припали к ней; требовательно, но ласково. — Открой глаза. Посмотри. Ну же! — в голосе Вадима чувствовался надрыв, а Лоне стало страшно. За ним стояло не отчаяние, а агрессия.
Разумовский еле сдерживался. Ему до ломоты в суставах хотелось сломать, раскрошить, уничтожить Илку. За то, что вдруг стала слишком важной для него, за то, что заимела власть над ним, за то, что оказалась такой несгибаемой! За упрямый подбородок и голубые, почти прозрачные глаза, которые теперь руководили стуком его сердца!
Вспомнились слова Марка о Саше: «Я хочу ее убить», сказанные в порыве бешенства, когда точно так же — не владел до остатка, не чувствовал принадлежности, не мог подчинить на моральном уровне, чтобы видела и слышала только его и никого больше!
Дикое месиво из животного инстинкта самца и необузданной страсти требовало выхода, иначе мозги окончательно расплавились бы от градуса напряжения охватившего все тело сразу. Это был второй раз, когда в глазах Малой он увидел разлом. Боль в чистом виде. Только теперь она ударной волной отразилась в груди и молотом застучала, эхом отдавая в ушах.