— Ну, не то чтоб тороплюсь, но дел еще сегодня хватает.
В то утро Илоне показалось, что жизнь прекрасна. Она была настолько заряжена позитивом, что все вопросы решались сходу. Взобраться на гинекологическое кресло? Да запросто! Покаяться и полебезить перед директором бюро переводов? Без проблем! Объясниться с мамой, к которой так и не заехала вчера? Легко! Все шло как по маслу, аж дух захватывало. Ровно до того момента, как села к Разумовскому в машину.
По дороге к тете Лиде, он, словно невзначай, поинтересовался:
— Как день провела? Что делала?
— Моталась по городу, утрясала все. — Ответила туманно.
— И что, если не секрет?
Его спокойный тон почему-то насторожил. Люди, живя под одной крышей, начинают чувствовать подобные вещи. Сбой невидимой атмосферы не требует доказательств, его понимаешь сразу.
— Съездила на работу, расшаркивалась, каялась. С мамой встретилась, потому, что так и не побывала у нее. Отдала ноутбук в ремонт, завтра заберу. — Перечислила нехотя, постепенно напрягаясь. Неужели он за ней уже начал следить?! И судя по его задумчивому виду, это действительно было так.
Вадим долго молчал, а когда заговорил, Лоне стало плохо.
— Малая. Запомни. Если узнаю, что свяжешься с Дубом или еще кем-то — прибью. И тебя и его.
Ей хватило одной этой фразы, чтобы в дальнейшем перестать нервничать по поводу чаепития у Лидии Ивановны. Как-то все переживания моментально отошли на второй план. Что случилось? С Кириллом Дубовым они столкнулись позавчера в ресторане и тогда Разумовский ей ни слова не сказал.
Она промаялась весь вечер, так и не поняв, к чему и почему ей прилетело такое предупреждение.
А правда заключалась в том, что Ила, сама того не зная, отправившись к гинекологу оставила свою машину за пару кварталов до больницы — недалеко от основного офиса Дубова.
Разумовский знал о всех ее передвижениях и когда пропал сигнал GPS почти на час — заинтересовался. Думать о том, что она пошла в гости к Дубу не было никаких оснований. Отношения на взлете, а потому вероятность подобного расклада составляла тысячные от одного процента. Но что-то же Лонка там делала, отключив телефон!
Спасло Малую лишь то, что мастерская по ремонту разного вида электроники находилась рядом. Только выяснить это он смог на следующий день, когда специально поехал с ней, чтобы забрать ноутбук, а потому ужин у мамы прошел несколько скованно, несмотря на все старания вести себя естественно. Илона вдобавок весь вечер просмотрела в стол, что тоже никак не способствовало непринужденному разговору.
Вадим умом понимал беспочвенность своих подозрений, но совладать с собой оказалось сложнее, чем думалось. От одной мысли об измене его начинало шатать в буквальном смысле этого слова.
Вернувшись в город, посадил ее на руки, лицом к себе, как в прошлый раз, после похода в ресторан и прижал. Такой незамысловатый жест-единение потом стал для него привычным, когда наступала необходимость успокоиться. Хотелось приклеить ее, втиснуть в себя, вобрать каждой клеточкой тела.
— Ты чего, Вадь? — прошептала ему в шею. — Что-то случилось?
— Давай помолчим. — Продолжая борьбу с ревностью, попросил в ответ.
— Отпусти чуть, мне дышать нечем. — Сделала попытку освободиться через какое-то время.
Вадик расслабил руки, заглянул ей в лицо. Они сидели в полной темноте, и только уличный фонарь у окна давал немного слабого освещения.
— Я хочу сына. Родишь мне пацана, Малая? — и, не дожидаясь, поцеловал. Потому, что если бы не сделал это — растер бы ее в порошок. Уничтожил, чтобы раз и навсегда избавиться от такой острой нужды. Как же больно кипело в груди — где она была этот долбаный час?!
А Илка, как назло попробовала отстраниться. Может, хотела ответить, или больно сделал, прикусив губу — не важно. Он почувствовал движение-отторжение, на что мозг отреагировал сию секунду. Нагнуть. Заставить, даже если не хочет. Доказать свое право. Сделать так, чтобы зависела от него как прежде. А в ее глазах отныне и во веки веков — только его отражение. И ничье больше!
Завернул ей руки за спину.
— Не противься, сестричка. — Наклонился, и, касаясь уха, прошипел: — Все равно вы@бу.
Да, грубо. Зато доходчиво. Он и после этих слов не нежничал. Никогда в истории человечества власть не устанавливалась добром и лаской. Только силой. Вечером был кнут, а пряник с утра. Довел ее так, что кончила несколько раз подряд. В себя потом полчаса приходила, не меньше.
Разумовский лежал на боку рядом и наслаждался, глядя на Лону. Гладил юное тело, целовал маленькие ладошки, пальчики по одному. Рядом с ней он забывал, что разменял уже пятый десяток. В голове появились планы и цели на будущее. Захотелось вдруг частный дом и собаку лабрадора. Такая себе идеально-незатейливая картинка из журнала.