Въезжаю в уже знакомый мне двор. Выхожу на улицу, всего трясет от возбуждения и выпитого алкоголя. Ну, Андрюха, держись, сейчас я совершенно не могу ручаться за свои поступки. Железная дверь открыта, вхожу в подъезд и быстро поднимаюсь на нужный этаж. Бью кулаком в мягкую обивку двери. Слышу шарканье тапок и характерный щелчок замка. На пороге возникает Поля. Она удивленно смотрит на меня, наверняка не ожидала меня здесь увидеть, да еще и в такое время. Арктический лед ее глаз остужает мой пыл, но лишь на несколько секунд. Мой взгляд скользит по ее лицу и задерживается на багровом пятне, что уродливым узором охватило нежную кожу щеки.
Сознание плавится от неистовой злости. Бью кулаком по дверному косяку, не чувствую боли в суставах, хоть и вижу, что на руке появляются крошечные капли крови. Глаза Поли от страха становятся размером с два блюдца. Я пугаю ее своей выходкой, но сейчас ничего не могу поделать с собой.
— Папаша приложил? — мой голос звучит сипло.
Малая ничего не отвечает. Она опускает голову, и я замечаю, как ее плечи начинаю трястись. Поля плачет.
Этому уроду не жить. Врываюсь в квартиру и шествую на кухню. Никого нет. Прохожу дальше и нахожу Давыдова на диване перед телеком.
— Габриель! — заметив меня, Андрей тут же вскакивает на ноги. Вид у него помятый. Комната провоняла перегаром и сигаретами.
— Он самый, — я в несколько широких шагов преодолеваю расстояние между нами и хватаю говнюка за ворот давно уже нестираной рубашки. — Поговорим?
— Что с тобой, Габ? — Давыдов тщетно пытается сфокусировать свой пьяный взгляд на мне. — Не горячись! Мы же всё решили! Всё решили! Тебя Полина не дала? Поэтому ты злишься?
— Сука, тебе лучше заткнуться! — встряхиваю Андрея так, что у него сейчас голова вот-вот отвалится к чертям собачьим.
— Габ! Угомонись! — Давыдов цепляется руками в мои предплечья, но я крепче и намного сильней его.
— Нет, тварина, не угомонюсь! — я отталкиваю от себя этого урода и он, не удержавшись на ногах, падает на пол.
Я сажусь сверху, вжав колено ему в пах, он скулит. Меня начинает мутить оттого, какой Давыдов всё-таки урод. Его волнует только то, что малая мне не дала! Гондон! Хочется размозжить его тупую голову. Я заношу кулак и хорошенько прикладываю Андрея. Потом меня уже не остановить. Я луплю этого урода понимая, что еще несколько крепких ударов, и я отправлю его на тот свет.
— Прошу вас! — пронзительно кричит Поля.
Ее крик, словно вспарывает мой воспалённый мозг, возвращая в реальность. Голова начинает перезагружаться, а кулак всё равно продолжает молотить Давыдова.
— Вы его убьете! — малая падает рядом со мной на колени и буквально повисает на моей руке. — Не надо, — она умоляюще смотрит мне в глаза, и я вижу в ее взгляде, что прошибает каждую клетку тела, столько выразительной боли, страха и тревоги.
Меня отпускает. Медленно, но всё-таки отпускает.
Я встаю на ноги и смотрю на Андрея. Он валяется без сознания, залитый собственной кровью. Поля аккуратно прикасается к отцу и всхлипывает. Меня будто по голове молотом ударили, я отступаю на шаг назад. Кулак ноет, я мельком смотрю на него — синий и весь в кровоподтеках.
Становится мерзко от самого себя. Зачем я всё это устроил, да еще и на глазах у Полины? Из-за денег? Пусть подавится ими, мне они не нужны. Просто… Просто, когда Андрей сказал такие мерзкие по своей природе слова, вплетя в них имя Полины, мне просто сорвало крышу, слетели все предохранители. Меня накрыло похлеще, чем в свое время с Софией.
Я не должен был этого делать, не имел права. Весь алкоголь тут же выветривается, и я трезво смотрю на ситуацию.
— Полина, — я осекаюсь не зная, что именно хочу сказать этой девочке, которая сама того не ведая, завладела моими мыслями.
— Уходите, — сдавленно шепчет она, не поворачиваясь ко мне.
Ее желание в этой ситуации логичное и справедливое, но у меня всё равно вызывает какое-то отторжение. Я хочу ее защитить. Пусть жестоко, но всё же защитить.
— Позволь помочь, — мой голос звучит надломлено.
— Просто уходите, — малая смотрит на меня и обжигает холодным, арктическим взглядом своих голубых глаз, в которых блестят слезы.
Я хочу предпринять еще одну попытку заговорить, но не решаюсь. Меня вдруг охватывает невиданная до этого момента робость. Я здесь лишний. Этот факт больно ударяет и окончательно отрезвляет.
Повернувшись к двери, я быстро шагаю прочь. По мере того, как шок и адреналин начинают меня отпускать, я отчётливей ощущаю жалящую боль в руке. Идет кровь и болят кости. Но это не сравнится с горьким ощущением в груди. Я, кажется, по собственной тупости упустил шанс найти путь к внезапно ставшему таким желанным мне сердцу, спрятанному среди бескрайних ледников Арктики.